были фриранеры[111], поклонники движения, отдалённо схожего в чём-то с Системой. Все как один чернокожие, они принимали Тито за доминиканца, но в шутку звали его «китаёзой». Может, и сегодня солнце выманит их на Вашингтон-скуэр? Славная была компания. Тито охотно показывал и делился с ними кое-какими приёмами, из тех, что попроще, а взамен научился делать сальто назад и другие трюки, которыми обогатил свою Систему; но в конце концов отказался официально присоединиться к людям, уже не раз обвинённым в мелких нарушениях общественного порядка. Вот бы повстречать их снова.
Между тем Тито миновал Бликер-стрит, а потом Грейт-Джонс-стрит, названную, как ему всегда представлялось, в честь огромного великана в котелке, с плечами на уровне окон вторых этажей — плод вымысла кузена, ещё со времени его ученичества у Хуаны. Тито вспомнил, как ходил по его заданию в гипермаркет “Strand Books” (он скоро встретится на пути) за книгами, изданными в конкретных годах или странах, и всё это ради одних форзацев — пустых листов, приклеенных на переднюю и заднюю часть обложки. Эти чистые страницы ненаписанных романов нужны были Алехандро для хитроумного производства поддельных бумаг.
Тито шагал, не оглядываясь, в полной уверенности, что его сопровождают только родственники, а иначе он давно получил бы сигнал от одного из членов семьи, незаметно рассеявшихся на расстоянии двух кварталов по обе стороны от дороги; они старательно держали шаг и постоянно меняли позиции в согласии с протоколом КГБ, более старым, нежели сама Хуана.
Впереди, на расстоянии полуквартала, на тротуар вышел кузен Маркос — маг и чародей, и впридачу карманный вор с очень тёмными кудрями.
Тито шёл дальше.
***
Близилась Юнион-скуэр. Избавившись от сотового, Тито начал сверять время по часам, видным сквозь окна банков и химчисток. Ориши не интересовались временем суток; явиться минута в минуту он должен был сам.
Без четверти час, оказавшись на Четырнадцатой Восточной, под причудливыми художественными часами, на которых безумно мигали совершенно неразборчивые цифры, мужчина вместе с Ошоси пристально посмотрел вдаль, на рыночные лавки под навесами.
И тут мимо со смехом прошли те самые фриранеры из прошлого лета, с Вашингтон-скуэр. Они его не заметили. Теперь Тито вспомнил: студенты жили в университетском общежитии, расположенном здесь же, на Юнион-скуэр. Он проводил знакомых взглядом, жалея, что не может пойти с ними; по воле оришей воздух вокруг него подёрнулся лёгкой рябью, словно по причине жара, какой поднимается и дрожит над асфальтом в августе.
38.
В норе
Холлис лежала не шевелясь в тёмной прохладной норе из простыни и категорически приказывала своему телу расслабиться. Это напоминало ночные автобусные переезды: тогда спальный мешок исполнял роль простыни, мягкие беруши заменяли просьбу к ресепшн удерживать все звонки, а сотовый так и так приходилось переводить в беззвучный режим.
Инчмейл называл такое поведение «возвращением в материнское лоно», однако Холлис прекрасно знала, что на самом деле всё наоборот. Она искала не того покоя, который знак
Но и без этого любое серьёзное потрясение заставляло её забираться «в нору», желательно в затемнённой комнате. Окончательный разрыв с очередным молодым человеком, к которому успела привязаться; распад «Кёфью»; первые денежные утраты, когда лопались мыльные пузыри доткомов (чьи акции, если вдуматься, как раз и оставались на память после очередной серьёзной связи); ну и, конечно, последняя (судя по тому, как развивались события, она действительно грозила стать последней) крупная денежная утрата, когда амбициозная ставка её приятеля Джардин на империю независимой музыки в Бруклине вполне предсказуемо потерпела крах. Вложения в эту затею казались чем-то вроде занятного развлечения, которое кончится неизвестно чем и даже, вероятно, принесёт кое-какую прибыль. Холлис решила, что может себе это позволить — тем более, доткомы на короткий срок сделали её обладательницей миллионов, по крайней мере, на бумаге. Инчмейл, разумеется, всеми силами убеждал солистку избавиться от акций новоиспечённых компаний, пока те незначительно — и как оказалось, в единственный и последний раз — поднялись в цене. Естественно, ведь он это же Рег. К тому времени он и сам давно уже скинул ненужные бумажки, к вящему возмущению знакомых, которые тут же подняли крик: дескать, пробросаешься своим будущим. Инчмейл рассудительно отвечал, что, мол, бывает такое будущее, которым не грех и пробросаться. И само собой, он бы не выкинул четверть сетевого дохода на «гиблое», по его же словам, дело — на возведение дутого, агрессивного предприятия по розничной торговле «независимой» музыкальной продукцией.
И вот теперь Холлис очутилась в норе из-за внезапного страха, накатившего на неё в «Старбакс»; страха, что Бигенд втянул её в очень крупную игру, правила которой известны лишь посвящённым. Впрочем, если хорошенько подумать, ощущение странности происходящего накапливалось с той самой минуты, когда журналистку угораздило подписать контракт с «Нодом». Интересно, существует ли этот «Нод» в действительности? Вроде бы существует, но, по признанию Бигенда, ровно до той степени, пока нужен своему владельцу.
Надо было завести себе вторую профессию, запоздало прозрела Холлис. Не считать же карьерой нынешнее участие в махинациях любознательного рекламного магната, как и всё, что может предложить ей «Синий муравей». С неохотой, однако пришлось признать: Холлис всегда тянуло к писательству. В лучшую пору «Кёфью» она, не в пример подавляющему большинству коллег, ловила себя на желании оказаться во время интервью по другую сторону микрофона. Нет, не то чтобы ей хотелось задавать вопросы музыкантам. Будущую журналистку завораживала возможность понять, как и что совершается в мире, и почему люди предпочитают совершать те или иные поступки. Стоило ей о чём-то написать, и приходило новое понимание — не только события, но и самой себя. Если бы можно зарабатывать этим на хлеб, служба контроля ASCAP[112] оплатила бы остальное, и ещё неизвестно, каких высот достигла бы Холлис.
В дни «Кёфью» она сочинила несколько статей для «Роллинг Стоун» и кое-что для музыкального журнала «Спин». Кроме того, вместе с Инчмейлом состряпала обстоятельный обзор истории «Mopars»: оба любили эту гаражную группу шестидесятых, хотя потом так и не смогли отыскать желающего заплатить за публикацию. Правда, в конце концов исследование напечатали в фирменном журнале магазина звукозаписей, принадлежавшего Джардин. Вот, пожалуй, и всё, что извлекла Холлис Генри из этого предприятия.
Теперь Инчмейл наверняка летел в Нью-Йорк бизнес-классом, развернув на коленях «Экономист» — издание, которое он читал исключительно в небесах и клялся, что всякий раз, едва ступив на землю, безнадёжно забывает каждое слово.
Холлис вздохнула:
— Ну и пусть, — сама не зная, что имеет в виду.
Перед глазами возник монумент, посвящённый Хельмуту Ньютону: девицы из нитрата серебра, овеянные оккультными ветрами судьбы и порнографии.
— Ну и пусть, — повторила она и заснула.
***
Открыв глаза, она не увидела солнечных бликов на краях многослойных портьер. Значит, уже вечер.
