— Наверное, отец вернулся? — догадалась дежурная.
— Да, да. Ка-ак засвистит над школой… Только пусть они хорошую грозу сделают, тётя Нина. Папа очень любит грозу… И чтобы дождь был тёплым-претёплым.
— Ладно, болтушка, — улыбнулась Нина Лад. — Сейчас узнаю — не возражают ли соседи.
— Спасибо, тётя Нина. Они не возражают. У нас-то и соседей нет.
Алёна бежала по скоростной дорожке… Ветер лохматил ей волосы, платье плескалось, а сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышат даже встречные пешеходы.
— Папа прилетел, поняла? — крикнула она реке, когда дорожка, достигнув середины моста, заструилась под уклон.
Над лесом, над их невидимым пока домом, в вечернем небе заворочалась грозовая туча. Громыхнуло раз, Другой.
— Будет, будет тёплый дождь, тёплый дождь, — запела девочка.
Алёна представила, как взберётся на плечи отца — так делала маленькой, — а он примется шумно дышать ей в живот, щекотать усами. Она будет визжать от удовольствия, ещё крепче обнимая его голову, а в глазах у мамы, наконец, растает лёд ожидания и они станут тёплыми-тёплыми. Будто лужи, которые останутся после грозы и по которым они обязательно пойдут после ужина побродить втроём…
Гроза началась раньше, чем предполагала Алёна.
Не успела она ещё спрыгнуть со скоростной дорожки на среднюю, как вокруг потемнело, сыпанул крупный, частый дождь. Климатологи, очевидно, что-то напутали: туча дышала зло и порывисто, дождь обжигал холодом. Алёна мгновенно промокла.
«Это чепуха, — подумала девочка, подбегая к дому. — Главное — вернулся папа. Теперь не надо будет крутить по вечерам его видеописьма. С Арктура и Проциона, и ещё с какого-то Зуба Дракона… Он дома. Вернулся!»
Окна гостиной на первом этаже их дома были, как всегда, распахнуты. Алёна ещё издали услышала чужой голос, узнала его и обрадовалась вдвойне: папа вместе с дядей Сеней прилетел.
«Сейчас напугаю, — засмеялась она, ныряя в густые заросли черёмухи и пробираясь к ближайшему окну. — Рычание бронеящера с Проциона под аккомпанемент раскатов земного грома — блеск!»
Девочка потянулась к окну, услышала голос матери и… замерла от страха.
Мама… Что с ней?
— Сеня, милый, я не пойму. — Мама говорила с трудом, как бы превозмогая острую боль. — Я ничегошеньки не пойму. Повтори. Скажи ещё раз. Они ведь живы? Живы?
— Да, Мария, я уже говорил… Вне всяких сомнений. Но… Этот поток жёсткого излучения был для них полнейшей неожиданностью. Хочешь спастись — прыгай в подпространство. Но вся беда в том, что у них нет энергии для обратного прыжка.
— Где же они теперь, где?
— Не знаю, Мария.
Страшные слова не все сложились в сознании девочки. Она поняла одно — отца дома нет, он не прилетел. Холодные потоки дождя мгновенно смыли всю радость, тело у Алёны закоченело.
— …Нет, Мария. Выйти на связь они тоже не могут. По той же причине — у них нет энергии. Теперь всё зависит от случая. Если они вынырнули из подпространства где-то рядом, то дойдут к Земле на ионной тяге. Но если их бросило вдоль Радиуса доступности…
— Это много, Сеня?
— Семь тысяч световых лет.
«Не будет! — замерло сердчишко Алёны. — Папы не будет… Тысячи лет… Даже вестей не будет!»
Она то ли вскрикнула, то ли застонала.
Не помня себя, не видя ничего вокруг, бросилась бежать.
Напролом. Безоглядно.
Колючие ветки шиповника схватили девочку на опушке — она рванулась. Обдираясь в кровь, высвободилась. Бежала уже из последних сил — всё дальше, всё глубже в лес. Задыхалась от рыданий, от чёрного ужаса, который гнался за ней буквально по пятам: «Не будет! Тысячи лет не будет…»
В глухом овраге Алёна упала. Силы и мысли покинули её. В распахнутых глазах девочки отражались равнодушные звёзды, успевшие объявиться в прояснившемся небе.
…Дома Илью ожидало письмо от сестры и три разноцветные карточки-опросники.
«Узнаю Светлану, — подумал он, открывая узенький конверт. — Узнаю, но не понимаю. Почему деловая и сильная женщина отдаёт предпочтение клочку бумаги, а не живому общению? Всего-то дел — набери индекс на браслете связи и говори, сколько хочешь…»
Письмо было обычным: несколько фраз о Вадиках — большом и малом, краткий отчёт об успехах Светланы в генетическом моделировании, а вот и традиционные нравоучения. Ну что ж, всё это уже было. Впрочем, нет. Вот здесь сказано нечто новое. Любя, конечно, пишет, но как непримиримо и обидно:
«Может, ты и знаешь, но на всякий случай сообщаю: Иштван Кишш, с которым ты учился в медицинском, вчера назначен главным врачом на Пальмиру. Это прекрасная планета курортного типа. Только-только сдали в эксплуатацию. У Иштвана теперь море работы. Не обижайся, Илюша, но мне обидно за тебя. Обидно, что ты бросил конкретное и нужное дело ради сомнительных занятий добротворством.
Я не отрицаю Службу Солнца. Но для тебя, зрелого специалиста, это — запоздалая романтика…
Потом уж очень эфемерна ваша главная заповедь — счастье должно стать неизбежностью. Мы и так счастливы — общественно счастливы. Но я, например, ни за что и никому на свете не отдам свою неудовлетворённость учёного, слёзы неудач и даже… вспышки ревности…»
— Чудак-человек! — воскликнул Илья, откидываясь в кресле. — Да кто тебе мешает — страдай, ревнуй на здоровье! Эх, сестричка, сестричка!..
Его одолевало возмущение.
Чтобы отвлечься, Илья взял карточки опросов общественного мнения. Так, институт Семьи интересует моё отношение к полигамии. Думаю, дело стоящее, на любителя… Дальше. Служба Сервиса просит поделиться своими соображениями о работе Центров обслуживания. Отвратительная система — привязывает тебя к земле крепче фундамента. И это во времена модулей и дубликаторов вещества… Что ещё? Опять двадцать пять плюс Светлана. Голубая карточка института социальной психологии, а на ней «голубой» вопрос: «Назовите основные моральные категории, определяющие сущность современного человека».
«Это пожалуйста», — улыбнулся Илья и размашисто начертал поперёк карточки: «Стремление к всеобщему счастью!»
Подумал немного, хмурясь и поглядывая на письмо сестры. Затем начал писать прямо на карточке:
«Согласен с тобой, Светлана.
Сделать всех людей одинаково счастливыми — это, конечно, прекрасная, но несбыточная мечта, не более. Невозможная мечта, да и ненужная. Счастье — не хлеб, его на равные кусочки не разделишь.
Но!
Но делать людей счастливее можно и нужно. Необходимо!
Поэтому я не приемлю твою (или у кого ты там вычитала?) формулировку — „мы общественно счастливы“. Чересчур уж она обтекаемая, удобная для равнодушных. Да, общество в целом счастливо. Но это вовсе не значит, что Анатоль, заблудившийся в собственной душе, имел право убить себя и других, уничтожить огромный труд людей. Это не значит, что общество может позволить таким, как Дашко, паразитировать на чужих интеллектах. Наше всеобщее благополучие ни в коей мере не может оправдать, например, равнодушия к судьбам аборигенов далёкой Геи. Видишь, сестричка, как туго всё переплелось.
Может, ты помнишь, я с детства люблю старые слова. Выстраданные и испытанные, отмытые в реке времени так, что к ним пришёл совершенно новый смысл.
Так вот, Светлана.
Я знаю пока во Вселенной одно божество — человека. И воля его не может быть иной, кроме воли любви, счастья и добра. Это его предопределение, его светлый рок, если хочешь — фатум, но только
