Чужая боль обожгла мозг. Илья, коротко вскрикнув, отпрянул.
Контакт сознании прервался, но дело уже было сделано: Алёна потянулась к матери, заплакала. Жалобно, взахлёб, вздрагивая всем телом.
За теми рыданиями пассажиры гравилета почувствовали облегчение, будто девочка, наконец, сбросила с себя огромный и непосильный для неё груз.
Илья знал: климатологи после некоторых пререканий в местном Совете продлили купальный сезон до двадцатого октября.
Небольшая гроза, прошумевшая вечером по заказу Алёны, не остудила Днепр. Парная, даже более тёплая, чем обычно, вода обнимала и уносила Садовника в ночь. И тело, испокон веков недоверчивое тело, на какой-то миг обманулось, отдалось изначальной среде.
Среда эта в сей благословенный час одинаково ласково принимала всё. И поздние звёзды осени, и предостерегающий блеск буйков, обозначающих фарватер, и одинокого пловца. Стояла такая фантастическая тишина, что Илья, казалось, слышал, как в дальних заводях ворочаются во сне двухметровые сомы.
«Пора!» — коротко всплеснула под рукой волна.
Илья повернул к берегу.
Ива, которую он не раз снимал, стояла сонная и немая. Дерево показалось Илье растерянным: тут пора одежды скидывать, жизненный цикл подсказывает, а река советует зеленеть… Ива оставалась. Илья улетал и увозил записи из её жизни, и её нехитрые тайны увозил.
«Жаль только, — подумал он, — что никакая запись не сохранит для меня волшебство птичьих ораторий».
Городок без них не мыслился, впрочем, как и память о нём, однако стажёру надо было торопиться.
Вообще-то можно было вылететь утром.
На пределе скорости, загерметизировав модуль, Илья успевал к месту встречи, даже если бы вылетел в семь. Но утром пришлось бы прощаться — с Гуго и Калием, Ниной Лад и, пусть мысленно, с Прекрасной Незнакомкой, чья боль отрезвила его, отвлекла от бесплодных мечтаний. Прощаться Илье ни с кем не хотелось.
Ночное купанье взбодрило его. Куда и девалась противная тяжесть в ногах — наблуждался всё-таки по лесу, упорядочились мысли.
Вот и Шестое кольцо. Дом его крепко спал.
Илья зажёг в обеих комнатах средний свет, и, хотя в модуле было абсолютно чисто, для чего-то скомандовал автоматике:
— Всё убрать. И живо.
Затем на глаза попалось неотправленное письмо к сестре.
Илья перечитал несколько фраз, прикрыл на миг глаза: «Да, я действительно знаю во вселенной одно божество… Но каким слабым оно бывает! Как сложны его пути к совершенству! И как трудно убедить подчас беспомощное, хнычущее божество в том, что оно — велико и прекрасно, заставить его поверить в своё великое человеческое, а может, и космическое предназначение… Разве это не конкретное и нужное дело, к которому хотела бы приобщить меня Светлана? Кроме того, она не знает…»
Светлана не знала, что вчера Юджин Гарт прежде чем поздороваться объявил ему решение комиссии о присвоении Илье Ефремову квалификации Садовника и, подмигнув, поинтересовался:
«Не передумал лететь на стройку? Смотри, Анатоль уже будто бы взялся за ум, кроме того, с ним Ирина. Экзамен тебе зачли. Теперь ты волен выбирать».
Его опять начала одолевать усталость, клонило ко сну. Илья глянул на браслет связи. До встречи оставалось четыре часа. Он вернулся на лоджию, устроился в кресле и стал слушать, как свистит ветер. И опять услышал голоса птиц. Как тогда, в Птичьем Гаме, ранним утром…
Его разбудило солнце. Огромное, лохматое, оно, казалось, раскачивалось перед самым носом и беспощадно слепило. Он зажмурился, а когда открыл глаза, то первым делом увидел внизу плавный и мощный изгиб Волги. Река сверкала чистотой и солнцем. Само же светило вернулось на свой пост, а вместо него метрах в трёхстах от Ильи плыл жёлтый модуль Жданова.
— Эй там, на палубе, — крикнула Язычница, высовываясь из окна. — Приготовиться к стыковке! Кос-с-смический вариант! В небе над Волгой!
Модули медленно сближались.
— Где Анатоль? — крикнул Илья.
— На кухне, — засмеялась Ирина. — Я поручила ему, как монументалисту, украсить стол. Надеюсь, ты не успел позавтракать.
Их модуль стал разворачиваться.
— Осторожно, ребята, — предупредил Илья. — Сейчас тряханёт.
Удар оказался сильнее, чем он предполагал.
Высокая ваза из монохрусталя упала на пол и разбилась. Что-то рухнуло с полок. Только ванька- встанька сначала бешено заплясал на столе, потом раскланялся, но всё-таки не упал.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
СВЕТ В ОКНЕ
ОСОБЫЕ ПОЛНОМОЧИЯ
— Давай на скоростную, — предложил Егор.
Они перепрыгнули на голубую дорожку. Скорость движения заметно возросла. Только на этих узких дорожках Илья замечал, что под ногами не твердь, а жидкость. Тяжёлая, маслянистая, чуть вздрагивающая то ли от их движений, то ли от лихого нрава электромагнитных полей, которые увлекали её за собой, но всё-таки жидкость. Конечно, всё это элементарно, но ощущение такое, будто несёт тебя по земле не чудо техники, а всамделишный голубенький ручей. Так казалось в детстве. С возрастом ощущение не прошло и Илья каждый раз ему радовался.
— Тебе-то куда спешить? — спросил он. — Или, может, вдвоём махнём?!
— Оля в порту ждёт, — пояснил Егор. Лицо его чуть погрустнело. — Хочет проводить тебя.
«Это здорово, что придёт Ольга, — подумал Илья. — От неё светлей становится. Вот уж кто от рождения создан для Службы Солнца: одним своим видом исцеляет душевную маету. Счастливец Егор! Три года любви и работы — разве это не счастье?! Интересно, что сказали в институте трансплантации?»
— Как у неё дела? — спросил он. — В институте, имею в виду.
— Ты знаешь, — Егор развёл руками. — Она отказалась от… живой ткани. Не хочу, говорит, чужие глаза. Вдруг, мол, мы не понравимся друг другу, что тогда делать? Ты же знаешь — у Ольги очень своеобразная логика.
— И что решили?
— Будут выращивать искусственно. Дело новое, ещё не отработанное. Особенно, говорят, с сетчаткой много возни и с передачей цветового спектра… В случае удачи месяца через три можно ожидать… — Егор умолк.
— К тому времени я, наверное, уже вернусь, — заметил Илья. — Двадцать дней на дорогу — туда и обратно. И на «Галактике» максимум два месяца. Правда, пользы с меня никакой. Я уже сто лет не оперировал, хотя это и не меняет дела. Операцию вживления всё равно ведут автоматы.
Дорожка перемахнула через холм, заросший кустами орешника. В лица ударило ветром, остро
