параметрам является вращающейся нейтронной звездой. К числу аномалий пульсара следует отнести необъяснимую скупость как радиоизлучения, так и нейтринного, гравитационного. Магнитное поле очень мощное, порядка… Взаимосвязь этих явлений исследуется в гипотезе Всеволода Иванченко… Пульсар Скупая выбрасывает струю вещества с периодом в 14,2 земных суток…»
От звёздочки вдруг отделилась огненная нитка. Упёрлась в черноту, окружающую туманность, замерла, а потом и вовсе исчезла.
Илья вообразил колоссальную мощь этой так называемой «нитки» и невольно поёжился. Не так от грандиозности явления, как от мысли, насколько сложная и непонятная штука — геометрия пространства — времени вблизи звёздных объектов. Куда, например, уходят, куда деваются эти звёздные выбросы? Непостижимо!
Комментатор заговорил как раз о том, что волновало Илью. В объёме голографического изображения туманности появились разноцветные обозначения — рисунки, объясняющие текст:
«Физическая природа явлений. Обобщённая гипотеза Раньери — Туманова… Сам факт появления в области межзвёздной плазмы молодого пульсара без первичной звезды и без периода сверхновой…»
«Всё-таки в науке, наверное, невозможно не мудрствовать лукаво, — улыбнулся про себя Илья. — Ну, почему бы не сказать человеческим языком, что в чистом космосе не может появиться из ничего даже самая захудалая звезда, не говоря уже о сверхновых и пульсарах?»
«…А также необычно чёткие для глобальных явлений границы псевдотуманности (толщина „слоя размыва“ 12–13 тысяч километров) и отдельные флуктуации времени… В предположение Раньери — Туманова о том, что данная туманность есть локальный разрыв геометрии пространства — времени нашей Вселенной прекрасно вписывается и факт исчезновения (поглощения) вещества звёздных выбросов у границы туманности…»
Илья подошёл к изображению, вгляделся в желтоватую дымку.
«Иначе говоря, имеем прореху в мироздании, точнее — малюсенькую дырочку, — подумал он. — Вернее даже — прокол, в который „выпихнуло“ из параллельного мира пульсар. Рабочее название прорехи — Окно».
Древнейшая идея о том, что Вселенная — не что иное, как бесконечный ряд вложенных друг в друга миров, различающихся своими пространственно-временными масштабами, по всей вероятности, подтверждается. Эта мысль взволновала Илью. Он медленно ходил по каюте, припоминая нужные сведения по космологии… Анаксагор, Бруно, французские энциклопедисты, Лейбниц и, наконец, 1922 год, ленинградский физик А.А.Фридман. Его решения описывали многосвязную вселенную, состоящую из множества замкнутых трёхмерных миров, живущих в своём собственном ритме времени. Пути их, естественно, не могут ни пересечься, ни соприкоснуться… Нет, это не то… Дальше идут «чёрные дыры», то есть случаи неполного свёртывания пространства — времени. Их ещё называют «воротами», через которые полузамкнутый мир может быть связан с соседним… Это уже ближе к истине… Модель Черняка… Гипотеза Гордеева о промежуточной стадии коллапсирования — «робких чёрных дырах». Однако у этой туманности нет даже намёка на схлопывание звёзды… Короче, как ни крути, элементарная логика подсказывает: Окно — это прокол в мироздании. Факт, о котором уже почти не спорят. Спорят о природе факта, но это совсем другое дело. Для меня важен факт…
Илья, наконец, снял тяжёлый панцирь формы, прилёг.
…Он снова шёл коридором, снова навстречу ему летела светловолосая девушка. Он расставил руки, чтобы поймать её, но вместо «подарка судьбы» увидел вдруг перед собой какой-то огромный разлом, бездну, заполненную тяжёлым туманом. Он попробовал свернуть, потому что вспомнил о смертельной опасности, но было уже поздно… За спиной Ильи кто-то грустно шепнул: «Это — девятый, запомните, он будет девятым…» Жёлтый туман наступал, обволакивал, уносил в бездну…
Вечером следующего дня капитан пригласил Илью на традиционный кофе.
Они встретились в саду, на первом уровне общения. Столик был рассчитан на двоих, однако в саду отдыхало множество свободных от дежурств звездолётчиков, прогуливались или ужинали исследователи, и Илья понял, что разговор их интересен многим и что с этими людьми ухо надо держать востро.
Однако Драгнев начал разговор неожиданно искренне.
— Ради бога, вы хоть не обиделись? — поинтересовался он, набирая на клавиатуре синтезатора какой-то сложный заказ.
— Я не обидчивый, Калчо, — улыбнулся Илья. — Разумеется, вы имеете в виду некоторую помпезность встречи и ту долю настороженности, с какой братство звездолётчиков и исследователей отнеслось к моему визиту на Станцию.
— Какое хорошее слово — настороженность. — Драгнев покачал головой. — Нас можно понять, брат, — употребив это обращение, он автоматически перешёл на «ты». — И ты, конечно, давно нас понял. И, конечно же, не обиделся, потому что обидчивых Садовников не бывает. А настороженность… Это, по- моему, всегда только производное. Производное от незнания или непонимания…
— Что же непонятно тебе, брат? Или твоим друзьям?
К их разговору явно прислушивались.
«Что ж, — подумал Илья, — на первом уровне общения секретов не бывает. Да и тон беседы не может быть другим. Только доверительный».
— Мы не понимаем, как можно судить поиск, не зная его результатов, — сказал Драгнев. — Ведь исследования только разворачиваются. Мы ещё слепые, будто щенки… И потом… Почему Окном и его проблемами занялась именно Служба Солнца, а не совет Мира?
— Ну, во-первых, я не собираюсь на Станции уподобляться Фемиде… с завязанными глазами. — Илья отхлебнул кофе. — Мы тоже исследователи. Только другого профиля. В данном случае, Калчо, я буду специалистом по установлению причинно-следственных связей между фактами, событиями, поступками людей.
— Это сложно, — сказал Драгнев.
— А кто говорит — просто? — вздохнул Илья. — Судить я могу только очевидное… А «результаты» у поиска уже, кстати, есть. Разве восемь жизней не есть результат, достойный печали всех Обитаемых миров?
Тяжёлое молчание разлилось по саду, ещё несколько минут назад такому оживлённому.
— Я не считаю, что гибель товарищей — повод для немедленного сворачивания всех работ, — спокойно продолжал Илья. — Мы — в пути. А при любом движении возможны потери… Не знаю, может, вся беда в методике исследований, не знаю…
Звездолётчик поднял на собеседника грустные глаза:
— Это хорошо, что ты сначала исследователь, а уж потом — судья. Но ты не ответил на второй вопрос: почему нами занялась именно Служба Солнца?
— Теперь уж ты не обижайся, — Илья упрямо наклонил голову. — Ваше братство, то есть исследователи и звездолётчики, узко специализировано — раз. Вы находитесь на острие научно- технического прогресса и сами же создаёте его движение — два. Вы наиболее разбросаны во Вселенной, то есть, вы дети малых коллективов — три. Не так ли?
— Логично, — согласился Драгнев. Его крупная голова чуть склонилась, как бы подтверждая аргументы собеседника.
— Я сейчас чуток отклонюсь от темы, — сказал Илья. — Чтобы всё связать… Ты знаешь, что научно-технический прогресс вообще всегда опережал мировоззренческое, духовное, наконец, этическое развитие общества. Пока… — Илья сделал паузу. — Пока для этого существовала объективная историческая необходимость. Пока для человечества были главными проблемы энерговооружённости и пищи, материального производства и быта. Пока существовали борьба идеологий, угроза войны и страстная необходимость объединения всего человечества на коммунистических началах. Наконец, ценой огромных усилий все эти проблемы были решены. Потом… Извини, брат, за лекцию, но нам надо дойти до полной ясности… Потом был переходной период. Мы долго и трудно оттаивали душой. Страх, ненависть, агрессивность, подлость, равнодушие… Их не надо мерить глыбами. Даже в объёме песчинки они убивают личность, разрушают гармонию… Наконец, оттаяли. Не совсем, не полностью, есть ещё рудименты, есть регрессивные явления. Но грубая, грубейшая очистка совершилась. Она продолжается и сейчас:
