Не глядя на нее, он сказал:
— Когда приедешь к дедушке, хорошенько причешешься и вымоешься. Ну как, тебе чуть лучше?
— О, да, — произнесла девочка, затаив дыхание.
«Как же я появлюсь в Пеннингбю? — думала она. В рубашке, доходящей до колен, и с мокрыми спутанными волосами?»
Словно прочитав ее мысли, он ответил:
— Я буду говорить, что ты тонула, а я тебя вытащил.
Она с облегчением улыбнулась.
— Отличная идея! Минуту спустя он спросил:
— Ты не голодна? Она горько хмыкнула.
— Когда ничего не ешь, перестаешь чувствовать голод. Это всегда ровное состояние, без «больше» или «меньше».
— Понимаю. Думаю, тебе поначалу надо есть осторожно. Привыкать к еде.
Она кивнула.
Магдалена устала, и они присели отдохнуть под деревьями. Они уже миновали разбросанные тут и там усадьбы, безлюдные рыбацкие поселки, и теперь по всем расчетам до Пеннингбю оставалось не так далеко.
Она сидела в его рубашке, благопристойно поджав ноги. А Кристер словно невзначай поигрывал мускулами, красиво освещенными пробивавшимся сквозь листву солнцем.
— Зато ты, наверное, голоден? — спросила она. Ее расцарапанные ноги так трогательно высовывались из-под подола рубашки, когда она шевелилась.
— Да в общем-то нет, — заверил он, попытавшись заглушить кашлем урчание в животе.
Беседа застопорилась. Оба вдруг испытали неловкость. В решающий момент им стало ясно, как они в сущности плохо знают друг друга.
Магдалена нервно поглаживала Сашу.
Взгляд Кристера блуждал по лесу, словно тщился отыскать там подходящую тему для разговора.
Так прошли две долгих минуты, в течение которых в его животе непрерывно урчало. Таким протяжным, позорным завыванием, берущим начало где-то внизу и поднимающимся к горлу.
Магдалена не осмеливалась настаивать, что он голоден. С усмешкой отчаявшегося человека он заговорил, временами срываясь на фальцет:
— Похоже, нам суждено каждый раз встречаться в лесу.
Мучение! Звучит не слишком дерзко? Магдалена еще ниже склонилась над Сашей:
— Да.
В сущности она лишь ответила на его слова, но Кристеру показалось, что она ответила и на его мысли. Он зарделся от стыда.
Вот и весь разговор. Магдалена была в отчаянии. Она очень хотела поболтать с ним, но почему-то мозги заклинило. Единственное, что она смогла выдавить, было: «Маленький Саша! Мой чудный маленький Саша!»
Должен же он почувствовать, в самом деле! Интересно, красиво ли она сидит? Рубашка не задирается? Видит ли он, какие у нее страшные экземы на руках?
К несчастью, она сидела на чем-то сильно колющемся. Но не решалась переменить позу, чтобы не сбилась рубашка. Под ней же ничего нет.
— Ой, твои ногти…. — хрипло произнес он. Она испуганно взглянула на них.
— Я пыталась вырыть ход под стеной, — прошептала она.
— В подвале-то? Бедное дитя!
«Кристер такой замечательный», — подумала Магдалена, бесконечно тронутая его заботой. Он взял ее руку в свою и осторожно погладил. Потом прижал израненные кончики пальцев к своей щеке.
— Все будет хорошо, они заживут, — нежно пообещал он. Пока он мог заботиться о ней, быть сильным и храбрым защитником, все шло хорошо. Он боялся только пустых разговоров. — Можешь идти дальше?
Слава Богу, что он оборвал ее душевные терзания! Она немедленно поднялась, хотя была очень измучена, — и слегка покачиваясь, пошла. Кристер поддерживал ее.
Скоро они заметили бредущую вдоль берега фигуру. Магдалена мгновенно перепугалась, но Кристер успокоил ее. Это был Коль, вышедший встречать их — в случае счастливого избавления от опасности.
Они без проблем добрались до экипажа, ждавшего в Пеннингбю. Магдалену укутали в благословенно скрывавший тело плед, и поспешили на север, ибо день клонился к закату.
А тем временем в доме Молина выдался долгий и нервный день.
С утра пришел доктор Люнгквист, хотел осмотреть пациента, но слуга тихим и непреклонным голосом выставил его вон. В состоянии Его милости не произошло никаких изменений, надежды по-прежнему нет. Да, священник уже был. Одна надежда, что семейство подоспеет вовремя. Нет, Его милость спит, и абсолютно не стоит его тревожить, до свидания, всего хорошего!
Когда доктор сообразил, что случилось, он уже стоял за дверью, несолоно хлебавши.
Ладно, все равно все идет, как надо, подумал Берг-Люнгквист. Но чертов живучий старый хрыч! Невероятно, как он еще не подох после последней дозы!
Доктор легкими шагами пересек усадьбу. Скоро, уже скоро они приступят к дележке солидного пирога! Ему причитается двадцать пять процентов. Он быстро подсчитал в уме, сколько это может быть. Старикан владел большинством предприятий в Нуртэлье и еще кучей в Стокгольме. Сумма немалая…
Возможно, следовало бы увеличить свою долю до пятидесяти процентов? Он посвящен во все тонкости…
Нет, он помнит, как получилось с консулом Юлиусом Бакманом. Лучше тихо ждать своей очереди. А как насчет трети? Он заслужил треть, это ясно, как Божий день, он делал всю грязную работу!
Надо будет внести предложение. Разумеется, осторожно.
В доме Молина находились Хейке, Томас и Тула; старик попросил их остаться. Он также побеспокоился, чтобы привезли Анну-Марию, которой в противном случае пришлось бы сидеть одной в полном неведении.
Все были молчаливы и напряжены. Некоторые сомневались, что поездка в «Милосердие» принесет результаты. Едва ли крошка Магдалена жива, во всяком случае, там ее точно нет!
Обедали они в полной тишине. А чуть раньше Хейке занимался старым Молином: пытался улучшить его самочувствие, серьезно подорванное сперва двумя ударами, а потом длительным отравлением организма.
Сидя за столом, Хейке украдкой изучал Томаса, и вид у него был очень расстроенный. Томас никогда не отличался крепким здоровьем, но сейчас все было куда серьезнее. Человек просто надорвался! Ему бы следовало посидеть дома в Мотале и поберечь больное сердце.
Но Хейке прекрасно понимал, что значит для Томаса быть нужным. А не болтаться, как оковы, на ногах у любимой супруги.
Вдруг Хейке заметил Тулу. Она неподвижно сидела и смотрела на него в диком отчаянии.
