Хейке кивнул. Молин был очень умным человеком, и он его очень уважал. Но трехлетняя девочка не в состоянии вспомнить дату.
— Не может ли Ваша милость дать ей конкретное пояснение, что случилось в тот день? — тихо попросил он.
Молин поколебался. Вздохнул.
— Ее матери не стало.
Хейке на несколько секунд закрыл глаза.
— Магдалена. В доме тишина. Все печальны. Тебе не разрешают заходить к маме. Они говорят тебе, что она умерла. Это правда?
Грудь Магдалены резко поднимается и опускается, словно она сильно плачет.
— Она сейчас там, — пробормотал Хейке. — Магдалена. Что происходит вокруг тебя?
Она беспокойно заметалась в кресле, словно пыталась выбраться. Неясно только, хотела ли она избежать вопроса Хейке? Или чего-то другого?
Чтобы немного ее успокоить, он сказал:
— Дедушка там?
Она сразу опустилась в кресло и выдохнула.
— Дедушка. Дедушка скоро приедет. Все ждут дедушку.
То, что они слышали, было голосом младенца.
— Дедушка приедет очень быстро, — пообещал Хейке. — А ты… Тебе плохо? Веки ее задрожали.
— Мама? Меня не пускают к маме.
— Тебе одиноко?
— Да, — прошептала она, затаив дыхание. — Страшно.
— Ты боишься? Кого?
Она сильно всхлипывает, словно готова разрыдаться.
— Их!
— Кого их?
Как больно слушать ее всхлипы. Кристеру хотелось прекратить все эти мучительные для нее вопросы, но вместе с тем было ужасно любопытно, чем все это кончится.
— Кого их? — повторил Хейке, видя, что Магдалена не отвечает.
— Я не знаю. Мужчину и женщину. Быть может, они вернутся. Я снова должна спрятаться. Глаза Хейке выражали недоумение.
— Твой отец, Магдалена. Он знает их? Слезы полились по ее щекам.
— Думаю, да.
— Почему ты так думаешь? Но она только энергично помотала головой. Хейке медленно повернулся к Молину и тихо сказал: Когда умерла Ваша дочь? В какое время суток?
— Ночью.
— Причина смерти?
— Не знаю. Утром ее нашли мертвой в постели. Очевидно, слабое сердце, так сказал врач, который ее осматривал. Накануне они много работали, переносили какие-то деревья и кусты в саду, она очень старалась. Помогала — такова была моя дочь. И сердце не выдержало.
— Кто был врач, осматривавший покойную?
— Об этом я никогда не спрашивал. Меня переполняла скорбь.
В комнате повисла напряженная тишина. Хейке отключил Магдалену от их разговора, дав команду глубоко спать и ничего не слышать.
— Рискнем? — спросил Хейке Молина. Старик колебался.
— А она выдержит это?
Хейке посмотрел на хрупкое создание в кресле.
— Она очень устала. Ей бы следовало отдохнуть от сегодняшних потрясений. Но сейчас она вернулась в тот день, а в другой раз, возможно, не получится. Может быть, так для нее лучше: одним махом покончить со всем.
— Вот-вот, именно. У нас проблемы, и надо прояснить все до конца, — напомнил полицмейстер.
Хейке понял его и восстановил прерванную связь с девочкой.
— Магдалена. Ночь накануне печального дня, когда тебе не разрешали видеть маму. Ты лежишь в своей кроватке, верно? Расскажи мне об этой ночи! О том, что происходит. Ты спишь?
Личико Магдалены сжалось от страха, дыхание стало коротким и прерывистым.
Они ждали.
— Ну, Магдалена? — прозвучал тихий монотонный голос Хейке. Она всхлипнула.
— Я просыпаюсь. Кто-то кричит. Они переглянулись.
— Это был мамин голос, я узнала его, хотя он был такой странный. Я вылезла из кроватки и поспешила в коридор. Чтобы узнать, не больна ли мама…
Повествование прервалось. Девочка сильно побледнела. На ее лице был написан бессознательный детский ужас.
— Что случилось, Магдалена? Сначала у нее вырвался протестующий стон, словно она всеми силами сопротивлялась. Потом раздался крик:
— Нет! Нет! Нет, я не хочу!
Магдалене опять три с половиной года.
В коридоре было темно. Только маленькая лампа вдалеке у лестницы. Она повернула ручку двери, которая находилась так высоко, что пришлось встать на цыпочки.
Неуклюже заковыляла по коридору. С лестницы по ногам тянуло холодом.
Не осмелилась позвать маму.
Дверь в мамину комнату была приоткрыта. Внутри шепчущие голоса.
Она больше не хотела туда, ей хотелось прочь от всего этого, но чей-то низкий монотонный голос просил ее продолжать, идти дальше. Этот голос не имел ничего общего с коридором в мамином доме, она не понимала, откуда он исходит, не знала никого с таким голосом. Этот голос словно из другого времени, из другого места…
Голоса возбужденно шептались внутри. Похоже на приглушенную борьбу.
— Я так боюсь, мама! Ты больна, мама? Можно открыть? Вдруг они разозлятся? Так противно, когда они злятся, у меня сразу живот подводит. Папа сказал, что мне нельзя заходить в мамину комнату по ночам, даже если я пугаюсь огромной ветки за окном, царапающей стекло. Если там сейчас папа, я не буду входить, он такой строгий.
Вот! Мама снова крикнула. Но так коротко…
«Держи ее крепко!» — говорит один из шепчущих голосов. — «Сейчас не отпускай…»
Я загляну, я должна, вдруг маме нужна помощь…
Нет, но…!
Что они делают с мамой?
Я боюсь, я убегу! Нет, я не могу.
Что это за дама и мужчина? Папы здесь нет…
Я их не знаю.
Они… они положили подушку на мамино лицо! И крепко держат! Мама не может вырваться.
Бедная мама! Они не должны этого делать!
Я не могу пошевелиться. Хочу помочь ей, но не могу пошевелиться. Не могу издать ни звука. Я кричу, но не выходит ни звука. Как странно!
Они выпрямляются. Вздыхают. Смотрят друг на друга.
«Готово», — говорит дама. Какой у нее ледяной голос. У меня во рту холодеет.
