мысли, она очень скоро нашла изящный способ «избавиться» от Бианджини.
Во время большого концерта в особняке Полины бедного музыканта попросили спеть очень модную тогда арию: «Армида, скоро вы покинете меня!..» Впрочем, это был просто способ намекнуть певцу, что он «Армиде» надоел.
Бианджини оказался менее упрям, чем Форбен, оставшийся, кстати, на утешительном положении верного друга, и отправился срывать лавры в других альковах, тогда как Полина, твердо уверовав, что к ней пришла любовь всей жизни, всецело отдалась Канувилю.
Так как новая любовь требовала покоя и сельского уединения, Полина заперлась со своим красавцем- гусаром в роскошном, приобретенном ею в Нейи поместье, устройству которого уделяла много хлопот.
Надо признать, довольно долго при дворе думали, что неисправимая Полина и впрямь нашла себе спутника жизни, ибо ее страсть к Канувилю не ослабевала долго. Теперь он – и только он! – в домашних туфлях и халате из плотного шелка занимался традиционным купанием своей прекрасной любовницы, что было огромной победой! Люди, близкие ко двору принцессы, были поражены. Полину неизменно видели с Канувилем, Канувиля – с Полиной.
Эта неразлучная пара в конце концов стала сильно раздражать Наполеона. Император не без основания полагал, что офицерам его гвардии есть чем заняться и помимо воркотни на подушках у его сестер. Однако Наполеон, неизменно снисходительный к «маленькой язычнице», тщетно искал благовидный предлог вмешаться в эту идиллию, когда злосчастный Канувиль сам подал императору долгожданный повод.
В то утро император (он выехал на коне Али, своем любимце) проводил смотр гвардии на площади Карусель. Канувиль на этот раз находился в строю, но был в невероятно роскошном, расшитом золотом и галунами мундире, таком ослепительном, что походил на маленькое солнце.
От быстрого взгляда Наполеона не ускользнула эта роскошь, но безупречная выправка майора кавалерии не позволяла, не проявляя явной несправедливости, в чем-либо его упрекнуть.
Внезапно, охваченный какой-то непостижимой лошадиной прихотью, конь красавца Армана выскочил из строя, загарцевал и, покинув уставное место в штабном каре, перед фронтом которого стоял император, задел Али. Наполеон был далеко не блестящим наездником; к тому же Али, чистокровный и вспыльчивый арабский скакун, не терпел фамильярностей. Али так взбрыкнул, что лишь истинное везение не позволило его императорскому величеству свалиться с коня на глазах у всей гвардии.
Такое не прощают, особенно если ты Наполеон. Взбешенный этой неприятностью, император поискал глазами виновника происшествия и увидел Канувиля, который, красный от стыда, отчаянно пытался отыскать в строю хоть маленькую лазейку. Строй, однако, был сомкнут, и приходилось торчать на виду, под беспощадным взглядом голубых глаз императора, которые придирчиво осматривали гусара от кивера до сверкающих венгерских сапог.
Канувиль ждал. Внезапно взгляд Наполеона зацепился за изящную венгерку, которая, согласно уставу, крепилась у офицера на одном плече. Эту красивую венгерку, не только расшитую золотом, но еще и отороченную дивным собольим мехом, император сразу узнал: соболей ему подарил царь Александр I, но Наполеон, зная страсть Полины к мехам, щедро поделился ими с сестрой.
Это стало последней каплей, переполнившей чашу. Наполеон вспылил и зычно вскричал:
– Майор! У вас молодой конь. У него слишком горячий нрав, и я сделаю так, чтобы он немножко поостыл!
Канувиль с тревогой спрашивал себя, что именно подразумевает император, но ему пришлось недолго теряться в догадках: после смотра маршал Бертье объявил Канувилю, что Наполеон назначил его курьером и он должен срочно доставить важные депеши маршалу Массена, который в то время находился... в Португалии!
Отчаявшийся Канувиль рассказал о своем несчастье принцессе Полине; та расплакалась и стала возмущаться братом.
– Наполионе – настоящий дикарь! – воскликнула она. – Он хочет, чтобы я умерла от горя! Но не волнуйся, мой милый, ему не удастся разрушить нашу любовь: я тебя не забуду! Не исполнить приказ ты не имеешь права, но постарайся как можно быстрее доставить эти проклятые депеши! Ты знаешь, как я тоскую, если тебя нет со мной! Меня нельзя оставлять одну слишком надолго!
Тревоги бедного майора тотчас переросли в панический страх. Ему слишком хорошо было известно, что Полина понимает под словом «тосковать». Канувиль был почти уверен, что, если его отсутствие продлится долго, он по возвращении найдет свое место занятым...
И Канувиль, спрятав на груди миниатюру, которую в качестве залога любви подарила ему Полина (это был маленький шедевр художника Изабэ в рамочке, отделанной рубинами), вскочил на коня и решил побить рекорд скорости на маршруте Париж – Лиссабон и обратно! И сделать это в кратчайшие сроки!
Оставляя на дороге в качестве вех трупы загнанных лошадей, которых он приносил в жертву своей страсти, гусар мчался с головокружительной быстротой, преодолев реки Луара, Шаранта, Жиронда, перебравшись через Пиренеи, миновав города Бургос и Вальядолид. Десять дней он слезал с седла лишь для того, чтобы поесть и сменить коня. Это был настоящий подвиг!
В Саламанке генерал Тибо увидел, как перед дверями его штаб-квартиры возник заросший бородой и забрызганный грязью всадник, который больше походил на дикаря, чем на самого изящного из гусаров маршала Бертье.
– Ха! Канувиль! – удивленно воскликнул генерал. – И куда же вы несетесь как угорелый?
– В Лиссабон, мой генерал! Умоляю вас, прикажите сию же минуту подать мне свежую лошадь!
– Лошадь? Чтобы скакать в Лиссабон? Да вы с ума сошли, мой мальчик! Вы не сможете проехать! Противник перехватывает всех курьеров!
– Лишний довод, чтобы я пробился! – возразил непоколебимый Канувиль. – Если депеши императора не будут доставлены, меня ждет военный трибунал!
И он беспорядочно рассказал Тибо обо всем – о своей любви и своем горе, о стычке с Наполеоном и гневе последнего, о советах Полины – но говорил, по словам Тибо, «так тяжело вздыхая, что от его вздохов гасли свечи».
Тибо прекрасно знал Полину, которая и к нему относилась так «милостиво», что он мог легко понять Канувиля.
– Послушайте меня, – ласково сказал генерал. – В таком виде вы не можете ехать дальше! Вы должны поесть, выпить, часик отдохнуть, всего часик! Потом, клянусь вам, вы получите самую резвую лошадь, какая у меня есть... Но поедете вы обратно в Париж!
– В Париж? Вам угодно, чтобы меня расстреляли, господин генерал?
– Никоим образом! Вы оставите мне свои депеши; первой же оказией я их отошлю Массена с лучшим своим курьером. Вам же я выдам расписку.
Хотя Канувиль падал с ног от усталости, он едва не задушил Тибо в объятиях за эти добрые слова. Съев солидный обед и выпив три бутылки вина, он проспал мертвым сном около четырех часов. Затем Канувиль, даже не согласившись вымыться, вскочил на поданную ему лошадь и пустился в обратный путь по уже знакомой дороге: адская скачка началась заново.
Он вернулся молниеносно, ровно через двадцать дней после отъезда из Нейи. Арман де Канувиль скорее упал, чем слез с лошади, сначала попав в объятия мажордома Полины, затем – Огюста де Форбена, который, по-прежнему оставаясь в должности камергера, изредка исполнял свои обязанности.
Милый Форбен в витиеватых выражениях сообщил измученному «кентавру», что тот не сможет сию же секунду увидеть хозяйку особняка, чей образ вдохновлял Армана во время его фантастической гонки. Поскольку возмущенный Канувиль осыпал Форбена упреками, камергер поведал ему правду: принцесса была у себя в спальне. Она отдыхала... с драгунским капитаном Ахиллом Турто де Сентёем, который к тому же был женихом ее фрейлины, недавно овдовевшей госпожи де Барраль.
Обиженный, смертельно уставший Канувиль, которому все надоело и опротивело, принял наконец ванну, проспал восемнадцать часов кряду и явился прямо к маршалу Бертье, прося дать ему новое поручение.
– Вам так понравилась Португалия? – спросил искренне удивленный маршал.
– Нет, господин маршал, – ответил Канувиль, стоя навытяжку. – Но в Париже мне трудно дышать. Мне необходим свежий воздух!
– В таком случае можете снова отправляться в путь.
На следующий день Канувиль, получив новые депеши, опять ехал по дороге на юг, но в этот раз
