генерала Бонапарта!
К несчастью, чудеса храбрости, проявленные Лёклером, оказались бессильны против другого грозного врага – желтой лихорадки, от которой бедняга умер 22 декабря 1802 года. Полина, считавшая себя безутешной, обрезала великолепные черные локоны, чтобы положить их в гроб мужа.
Но разве можно долго проливать слезы, если у тебя самое прелестное личико и самое обворожительное тело той эпохи?
– Я красивая, очень красивая, – простодушно говорила Полина. – Я не могу вечно плакать.
Наделенная, помимо всего прочего, счастливым характером, Полина как огня боялась своего великого, обожаемого брата... и не могла, не смела возражать Бонапарту.
Поэтому когда весной 1803 года Бонапарт объявил, что решил дать ей нового мужа, Полина охотно согласилась, тем более что претендента ей представили как молодого, красивого, богатого мужчину и сверх того – принца.
– Принц Камилло Боргезе – сплошное очарование, – в восторге призналась Полина своей подруге Лоре Жюно. – Ему двадцать восемь лет, у него самые прекрасные на свете глаза, а также красивейшие икры. Он бесподобно ездит верхом, – главное, не как Наполионе[27] – с большим изяществом носит мундир, а, кроме этого, у него миллионы, дворцы, замки...
– К тому же ты станешь принцессой, и этот бесконечно приятный титул заставит позеленеть от зависти Элизу и Каролину! – эхом отозвалась Лора.
Госпожа Жюно побоялась высказать возражение, которое вполне естественно возникло у Жозефины: красавец Камилло и любовные дела несовместимы, и это сулит беду грядущему брачному союзу. Зачем отравлять радость будущей принцессе? Ведь довольно скоро Полина сама узнает жестокую правду!
6 ноября 1803 года в замке Мортфонтен, принадлежащем Жозефу Бонапарту, прелестная Полина (ей исполнилось двадцать три года) с восторгом стала женой обворожительного римского принца, у которого были прекрасные глаза и очень красивые икры!
Увы, восторг улетучился после первой брачной ночи. Как не без жестокости говорил генерал Тибо: «Отдаться Камилло Боргезе – это отдаться пустому месту!» Однако у Полины был счастливый характер, и она не могла долго предаваться отчаянию. Боргезе, хотя и не был Казановой, тем не менее оставался принцем, богачом и очень заметной фигурой. Кроме того, первый консул с королевской шедростью отнесся к молодоженам, подарив им в предместье Сент-Оноре роскошный Отель Шаро; Полина, восхищенная своим новым домом, увлеченно взялась за его убранство.[28]
К тому же через несколько месяцев генерал Бонапарт стал императором Наполеоном I, а в его свите было невероятно много красивых офицеров. Поэтому Полина, когда ее муж – единственный мужчина на свете, наводивший на нее скуку, – находился в отъезде, с легким сердцем выбирала офицеров по своему вкусу.
Конечно, изредка приходилось жить вместе с супругом в Риме, в пышном, но холодном дворце Боргезе, ибо у каждой медали есть оборотная сторона. Например, зимой 1806 года красавица-принцесса боялась, что в буквальном смысле слова умрет от скуки. Ей было так тоскливо, что она заболела и без труда получила разрешение поехать на воды в Пломбьер.
Добиться этого было тем легче, что молодая женщина, став ее императорским высочеством и вступив недавно во владение княжеством Гуасталла (это игрушечное, площадью в десять квадратных километров государство сестре подарил Наполеон), теперь располагала еще большей свободой. Итак, в начале лета Полина выехала в Пломбьер с частью своей новой «княжеской» свиты и с любимой фрейлиной госпожой де Барраль.
В ту эпоху Пломбьер – очаровательный курорт минеральных вод в долине Огронь – считался весьма престижным. Здесь подолгу охотно жила императрица, кипела бурная светская жизнь, и все это приводило Полину в восторг.
Однажды днем, когда Полина в обществе госпожи де Барраль прогуливалась в парке, к ним подошел высокий мужчина лет тридцати, очень красивый и необычайно элегантный; в выражениях изысканной вежливости он попросил разрешения приветствовать ее императорское высочество, скромно напомнив, что прошлой зимой ему уже выпала величайшая честь быть ей представленным.
Это был граф Огюст де Форбен, представитель древней провансальской знати, кавалер Мальтийского ордена, а еще – поэт, художник, романист, архитектор и необыкновенно статный, осанистый мужчина. Граф был так хорош, что смутившаяся Полина никак не могла понять, почему не обратила внимания на такого мужчину, особенно в тогдашнюю отвратительную римскую зиму.
Когда красавец Форбен ушел, одаренный лучезарной улыбкой Полины и любезным приглашением нанести визит ее императорскому высочеству, госпожа де Барраль разгадала для принцессы эту загадку.
– Просто в ту зиму вы, ваше высочество, так скучали, что были полностью поглощены своим шурином, принцем Франческо Альдобрандини. Вы смотрели только на него.
– Должно быть, я с ума сошла! – искренне удивилась Полина. – Он просто неотразим, этот молодой Форбен! Как думаете, он не согласился бы стать моим камергером?
– Но, ваша светлость, вы же его не знаете! – возразила несколько удивленная госпожа де Барраль. – Это доверительный пост, и...
– Он поэт, и у него самые красивые ноги в мире! – объявила принцесса, которую определенно очень привлекали мужские ноги. – К тому же вы забываете, что император заставил меня уступить моего милого Баленкура этой ведьме Жюли, моей свояченице, и я осталась без камергера.
Госпожа де Барраль с трудом сдержала улыбку. Весь Париж знал, что у камергеров Полины было двойное назначение, и Наполеон пристально следил за тем, чтобы слишком красивые мужчины подолгу у сестры не задерживались. Оставалось лишь узнать, сколько продержится Форбен, если получит этот пост...
Явившись на следующий день с визитом к Полине, граф заметил, что в салоне, кроме принцессы, госпожи де Барраль и приехавшей утром другой фрейлины, госпожи Шанбодуэн, находятся еще три-четыре особы. Уже сильно оробевший граф совсем разволновался, обнаружив, что восхитительная принцесса сразу допустила его в свой интимный круг и принимает «в неглиже». Под этим надо понимать, что на Полине, грациозно полулежавшей на канапе, был лишь свободный, почти прозрачный пеньюар из белого муслина, сквозь который просвечивала нежная розовая кожа... и еще кое-что.
Вошедшего гостя Полина одарила радостной улыбкой, после чего, показав ему на стоящее совсем рядом с канапе кресло, продолжала прерванный разговор.
Предоставленный самому себе, Огюст де Форбен, как художник, восхищался тонкими чертами лица хозяйки салона, грациозностью ее шеи, ее округлыми плечами. Сейчас она казалась гораздо прекраснее, чем на балу у Альдобрандини – ведь бальное платье позволяет разглядеть куда меньше, чем нескромный муслиновый пеньюар.
Однако хладнокровию, которое героически пытался сохранять Форбен, пришлось вынести новый, гораздо более сильный удар. Дверь, скрытая портьерой, распахнулась, и вошел громадный слуга-негр в ярко-красной ливрее.
– Ах! – воскликнула принцесса. – Вот и Поль! Сейчас он отнесет меня в ванну!
Гибким движением Полина соскользнула с канапе и, сбросив легкий пеньюар, предстала перед глазами гостей столь же обнаженной, как наша праматерь Ева до грехопадения. Бедный Форбен, совершенно ошарашенный, зажмурился прежде, чем глаза у него полезли на лоб.
Все же граф приоткрыл глаза – и увидел, что огромный негр, взяв принцессу на руки, несет ее в серебряную ванну, установленную в соседней комнате. За ним проследовала госпожа де Барраль. Общество, вероятно, привыкшее к подобным сценам, невозмутимо болтало, словно ничего и не произошло. Форбен, растерянный, ошеломленный, восхищенный красотой Полины, уже не знал, как ему держаться. Никогда раньше июль не казался ему столь жарким месяцем!
Через полчаса Полина (ее принес Поль), уже облаченная в муслин, опять появилась перед гостями. Она была свежа, как роза, расточала улыбки и вновь расположилась среди подушек на канапе.
Наверное, бедняге Форбену просто не суждено было овладеть собой, ибо в ту минуту, когда он уже собирался преподнести несколько весьма поэтичных комплиментов новоявленной Цирцее, Полина вдруг воскликнула, повернувшись к госпоже Шанбодуэн:
