мундиров), была сестра императора, человека, бывшего для Тальма почти богом.
Поэтому трагик был потрясен до глубины души, когда Полина, устремив на него томные глаза, объявила робким, совсем для нее необычным тоном ученицы, что пригласила Тальма под благовидным предлогом давать ей уроки дикции, поскольку она, будучи принцессой и сестрой императора, не может афишировать истинную причину его вызова.
– Истинную причину? – переспросил ошеломленный Тальма.
– Постарайтесь понять меня с полуслова. Пощадите, заклинаю вас, стыдливость женщины, которая уже не в силах владеть собой. Я не знаю, каким образом возникло чувство, что влечет меня к вам, почему оно крепло в моей душе всякий раз, когда я восхищалась вами на сцене... но сейчас оно полностью завладело мной, оно – мой повелитель, а я – его рабыня! У меня больше нет сил бороться с ним!
– Мадам! – пробормотал Тальма, смущенный, но уже покоренный этим неистовым признанием в любви.
– Я изнывала, я сгорала в пламени страсти, исходила слезами! – воскликнула Полина... и вдруг умолкла, сообразив, что разыгрывает монолог из «Федры»; это обстоятельство ускользнуло от полностью растерявшегося Тальма.
– Сжальтесь, мадам! – простонал он. – Ваше императорское высочество изволит смеяться надо мной! Разве я, недостойный поклонник несравненной красоты, посмел бы даже думать... предполагать... догадываться, что...
Трагик совсем потерял голову. Полина «добила» его улыбкой, которая ввела бы в грех и святого в раю.
– Я знаю о вас все, – проворковала она. – Знаю звук вашего голоса, ваши роли, ваши вкусы, вашу частную жизнь, ваши... галантные авантюры! Все, повторяю я, кроме пыла вашей любви и вкуса ваших поцелуев!
Невозможно было изъясниться откровеннее. Тальма, обольщенный этим признанием, уже ни на миг не сомневался, что вызвал в сердце принцессы опустошительную страсть, и счел своим долгом восполнить упомянутые пробелы. Не желая ничего, кроме любви, Тальма с восторгом отдался этому естественному чувству и в божественных объятиях Полины сам запылал страстью.
Завоевав Тальма, принцесса отказалась от своего добровольного заточения. Она по-прежнему находила шаловливое удовольствие в том, чтобы выставлять напоказ своих любовников, и считала очень занятным демонстрировать свету своего бесценного Тальма. Кстати, Полина почти ничем не рисковала. Наполеон был очень далеко!
Поэтому люди видели, как влюбленная пара разъезжает в роскошной открытой коляске по улицам городка или заходит в лавки за покупками. В последних случаях Полина шла впереди, а Тальма, неся зонтик и сумочку принцессы, следовал сзади. В сумерках можно было наблюдать, как они, взявшись за руки, прогуливаются по берегу озера, и трагик, склонившись к своей прекрасной любовнице, шепчет ей стихи.
Если император находился далеко, то мать императора пребывала на месте, осыпая дочь упреками и ультиматумами, на которые Полина и не думала обращать внимание. Она даже устраивала у себя званые драматические вечера; на них Тальма просили исполнять целые сцены из «Британника», «Макбета» или «Полиевкта», и самый наивный из гостей был способен собственными глазами убедиться в интимной близости, установившейся между хозяйкой дома и трагиком.
Никогда Полина не переживала такой романтической любви. Ее здоровье вновь стало безупречно; погода стояла великолепная; Тальма был влюблен без памяти. Поэтому Полина решила устраивать прогулки на лодках по озеру и разослала приглашения гостям. С собой будут брать большие корзины с провизией и проводить пикники в самых красивых местах.
Так, например, в один особенно теплый августовский день большой шумной компанией (были сестры Клари, семейство Рамбюто, дорогая Лора Жюно, без ума влюбившаяся в молодого маркиза де Баленкура) отправились осматривать аббатство Откомб, это Сен-Дени герцогов Савойских.
Прогулка была прелестной, и все складывалось как нельзя лучше, когда неожиданно, в разгар легкого завтрака в тени под деревьями, безупречно голубое небо покрылось тяжелыми серыми облаками, почти мгновенно преобразившимися в грозовые черные тучи. Надо было немедленно погружаться в лодки и возвращаться в Экс.
Путешественники, однако, слишком задержались. Лодка находилась примерно посередине озера, когда разразилась буря. Налетел один из тех резких, сильных ураганов, которые так опасны на горных озерах. Под иссиня-черным небом разъяренная вода вспенилась, заходили огромные волны, безжалостно тряся изысканно одетых пассажиров; кое-кого уже настиг приступ морской болезни.
Тальма, сидевший между Дезире Бернадот и графом де Рамбюто в кормовой каюте, съежился в комочек и старался даже не шевелиться, поскольку слышал, что лучший способ избегнуть тошноты – вообще не двигаться.
Увы! В это время до Тальма внезапно донесся повелительный голос Полины. С бесшабашной смелостью принцесса (истинная сестра Бонапарта!) отказалась укрыться в каюте. Держась за борт, она стояла на палубе в компании Лоры и маркиза де Баленкура и смеялась как сумасшедшая, когда ее с ног до головы окатывала волна.
– Тальма! – кричала она. – Присоединяйтесь к нам! Идите скорее!
Несчастный было прикинулся глухим, но будущая королева Швеции с едва уловимой насмешкой заметила трагику, что его зовут. Поэтому Тальма, полуживой от страха, выбрался из своего тихого уголка и вышел на палубу с таким видом, точно всходил на эшафот. Здесь его встретили завывания ветра, ледяные оплеухи воды; Тальма показалось, что он нырнул в адский котел, и его немедля затошнило, но... тут он увидел сияющую Полину.
– Ах, мой друг! – восторженно кричала она. – Какая великолепная буря! Но вы можете сделать ее еще грандиознее! Держитесь за грот-мачту и прочтите нам что-нибудь из «Бури»! В этом разгуле стихий нам необходим Шекспир, и ваш актерский талант достигнет величия! Скорее! Скорее!
Бедный Тальма сейчас и не мечтал о величии. С упавшим сердцем, еле живой, он добрался до мачты – этого пыточного столба – ухватился за нее изо всех оставшихся сил и умирающим голосом начал декламировать.
– Громче! Вас не слышно, дорогой мой! – кричала безжалостная Полина. – Вы должны заглушать ветер!
Тогда трагик, впервые прокляв свою прекрасную любовницу, принялся просто орать под грохот урагана, борясь с мерзкими позывами рвоты и окатывающими его с ног до головы волнами.
Когда наконец лодка пришла в порт, несчастный стучал зубами, трясся от холода и почти потерял голос. Едва они вернулись в дом Шевалле, трагика пришлось немедленно уложить в постель.
Полина, мучаясь угрызениями совести, стала сиделкой Тальма и заботливо за ним ухаживала... однако у изголовья больного, который боролся с чудовищным бронхитом, быстро заскучала. Тальма был влюблен в Полину сильнее, чем прежде, однако он был способен лишь смотреть на нее потухшими глазами и бормотать охрипшим голосом какие-то страстные стихи.
Именно в это время вновь появился «Купидон гвардии». Легко раненный в России, полковник Дюшан возвратился в героическом ореоле и привез несколько писем от императора. И сразу после приезда полковника в Экс несчастный Тальма в полном одиночестве провел очень тоскливую ночь.
Прекрасному сну пришел конец. Лора Жюно, сочувствуя Тальма, дала ему понять, что пробыть целый месяц признанным любовником Полины – это уже немало. Тальма, однако, не желал смириться, пытался отвоевать свое место любовника, говорил о турне в Женеве или в Италии, надеясь, что его попросят не уезжать. Этого не случилось; Полина, которая, кстати, сумела убедить трагика в том, что Наполеон прислал Дюшана следить за ней, нежно поцеловала Тальма и объяснила: она не чувствует себя вправе мешать его карьере и присваивать себе одной его гений.
Поэтому Тальма, убитый горем, уехал в Женеву; приехав в город, он тотчас схватился за перо и лихорадочно строчил Полине следующее:
«Дорогая подруга, вот я и покинул тебя! Теперь я разлучен с тобой – и разлучен надолго! Ты этого хотела, мой отъезд был неизбежен, но на какую ужасную жертву ты меня обрекла! Твоя доброта, твои слезы, те утешения, которые ты пролила в мое сердце, истерзанное страданиями, не смогли смягчить горечь
