которая требует у королевы ее любимое драгоценное украшение, а в случае отказа грозит скормить остров свирепым гигантским слизням. Осталось неясным, при чем тут грехи эрнидийцев, за которые это бедствие наслано, но никто из гостей этим и не заинтересовался. Девушку забросали вопросами насчет демоницы и монстра. Нежась в лучах внимания, та сообщила еще новость, самую свежую: про изуверов, которые пытались ночью похитить и убить малолетнего принца. Дарнигар и король, которые спасли малыша, не вдавались в подробности, но стражники видели на руках ребенка следы от веревок. К тому же спасители принесли мальчика со стороны Тень-горы, на которой в древности вершились кровавые жертвоприношения. И теперь весь остров теряется в догадках…
На этом месте Дайру потерял интерес к рассказу, пристально вгляделся во что-то за окном и спросил:
— А что это за люди там с хозяином разговаривают?
Грудастая задавака опять обратила на его слова меньше внимания, чем на крики чаек под крышей. Нургидан без пинка догадался повторить вопрос.
— А, это моряки с корабля, что утром встал в бухте. Зашли к отцу насчет гусятины. Мы всем островом бьем гусей во время перелета и коптим впрок. Кто попросту тушками в связке хранит, а отец трамбует в бочонки, пересыпает травами, заливает жиром. Получается — м-м-м! — Юншайла облизнула губы кончиком языка и изобразила на лице блаженство.
Предназначалось мимическое представление исключительно для Нургидана. И не гусятину имела в виду девица, тающая под зеленым уверенным взором.
Нургидан, несмотря на молодость, эти ахи и вздохи читал куда увереннее и яснее, чем книги. И в другое время не заставил бы девушку мучиться, тем более что девочка правильная, все при ней, с какой стороны ни глянь. Но сегодня ревнивая госпожа луна желала единолично владеть Нургиданом.
Помрачнев, парень представил себе, как рычание раскатывается по комнатам и коридорам постоялого двора. Содрогнувшись от этого выразительного видения, он сообщил заботливой девице, что летом терпеть не может спать в комнате, толстые стены его просто душат — так нет ли какого сарайчика на отшибе?
И тут же понял, что опять брякнул не подумав. Девица расцвела — решила, что ей назначают свидание. Да, сарайчик есть, как не быть! Та самая коптильня, где отец творит свои гусиные чудеса! Сейчас она пустует и любезный гость решительно никому не помешает!
Алые губки выговаривали скучное слово «коптильня» так, как другие произносят «греза» или «упоение».
Влип, мрачно подумал Нургидан. Одна надежда, что белобрысый что-нибудь измыслит, выручит напарника.
Но белобрысый упорно глядел в окно. Лицо такое, будто он пытается что-то вспомнить…
Внезапно Дайру встал со скамьи, коротко поклонился учителю и Ралиджу.
— Я ненадолго, — сказал он. — Там человек… по-моему, я его знаю.
— Что за человек? — без особого интереса спросил Шенги.
— Да так, никто… я, наверное, ошибся. Просто гляну на всякий случай. — И выскочил через подоконник, не утруждая себя тем, чтобы дойти до двери.
Шесть бочонков с гусятиной стояли у сходней.
— Почему один вскрыт? — строго спросил Варрах.
— Пень велел, — объяснил багроволицый крючконосый пират. — Говорит, надо попробовать, за что платим. Может, птички протухли. Вскрыли, жир разворошили, по кусочку отведали — отменная гусятина.
И смешался под тяжелым взором странного наррабанца, которого на «Белопенном» опасались почти так же, как капитана. Вон как уставился — словно изловил злоумышленника, который решил похитить добычу команды за рейс! А из-за чего такая суровость? Из-за пары кусочков гусятины!
Пират не подозревал, что Варрах зол не на него, а на себя. Ему, неустрашимому кхархи-гарр, не давал покоя тяжелый сон, что привиделся прошлой ночью и был прерван появлением демона.
Подгорный Мир. «Замок». Серая, гнетущая, готовая раздавить человека стена. Грубо врезанный в шершавый камень рисунок. Изображение теряется, глаз может разглядеть лишь лапу с разжатыми когтями — угрожающую, враждебную лапу, что целит ему прямо в глаза. Варрах хочет бежать, но бессильные, какие-то мягкие ноги отказываются его слушаться, все тело будто набито тряпками. Из-под проклятой лапы, прямо из стены, начинают сочиться капли крови. Откуда-то издали, из мрака, звучит нестройный хор хриплых голосов — Варрах помнит эти слова, эту клятву Хмурому Богу. Окровавленная лапа вырывается из стены, когти летят к лицу Варраха, впиваются в кожу, в глаза…
Кляня себя за малодушие, Варрах все же понимает: если бы не появление демона, не крики, не суматоха, он мог умереть во сне.
Так что олух с багровой мордой подвернулся Варраху в скверную минуту.
— А где Пень и Шустряга? — вопросил наррабанец так сурово, словно подозревал краснолицего приятеля в убийстве своих товарищей.
— Отстал зачем-то. И Шустряге велел задержаться. А я с вот этими бочонки пер. — Крючконосый с неприязнью покосился на широкую ручную тележку, возле которой равнодушно стояли двое слуг с постоялого двора.
— Слышь, хозяин, нам пора обратно, — сказал один из них, воспользовавшись тем, что на него обратили внимание.
— Ладно, — пересиливая раздражение, кивнул Варрах пирату. — Этих отпусти, а нашим ребятам вели перетащить…
Он не договорил, резко подобрался, провожая взглядом проходящую мимо молодую женщину.
Нет, не красота ее привлекла внимание наррабанца, хотя незнакомка, безусловно, была красива. Варраха поразило странное выражение лица — отрешенное и в то же время властное. Словно королева, погруженная в свои мысли, проходит вдоль ряда склонившихся перед ней придворных и не замечает никого.
А ведь одета очень просто, чтоб не сказать бедно. Почему же в душе наррабанца зазвучало почтительное «вайна» — «госпожа»?
— А ну, стоять! — негромко приказал Варрах рабам, которые уже выгрузили бочонки из тележки и двинулись было прочь. — Кто такая?
— Вон та? — вгляделся один из слуг в спину уходящей женщины. — Это Шаунара. Она ведьма.
— Ведьма? О, хмали саи ну! А сны толковать она умеет? И гадать?
— Вроде бы да, — пожал плечами слуга. А второй, чувствовавший себя неуютно рядом с этим смуглым чужаком, поспешно сказал:
— Умеет, все она умеет, такая ловкая!
«Хмали саи ну! — повторил про себя Варрах. — Судьбу мою чую! Такой сон — и тут же навстречу та, что сумеет его разъяснить!»
А вслух бросил повелительно:
— Догнать и привести сюда — быстро!
Глядя вслед женщине, которая ушла уже довольно далеко, Варрах не обращал внимания на пиратов, которые за его спиной грузили бочонки на корабль. И уж подавно не заметил толстенького облезлого пса, который с голодным видом крутился вокруг.
Тяв-тяв был глубоко несчастен. Весь вечер, всю ночь и все утро провел он на привязи за коптильней. Трактирщица Юнфанни, привязавшая его, чтобы не путался под ногами, не только позабыла его накормить, но даже не плеснула воды в миску. А на вой несчастного пса никто на постоялом дворе не обратил внимания. Подумаешь, воет в холмах несчастная шавка — наверное, из разгромленного поселка!
Все утро пес задумчиво жевал привязь не потому, что надеялся на свои старые зубы, а чтоб было
