какое-то занятие. И — чудо из чудес! — веревка в конце концов оказалась перегрызенной.
Тяв-тяв устремился прочь, не зная, вернуться ему во дворец или искать пропавшего хозяина. Ноги сами принесли его на пристань. А там сомнения разрешились сами собой: старого пса властно повел за собой дивный, несравненный запах.
У каждого есть своя слабость, свой тайный порок, с которым борешься более или менее успешно. У Тяв-тява это была копченая гусятина, и бороться с этой страстью пес не мог и не хотел.
Как заколдованный, прошел он по сходням вслед за пиратом, уносящим последний бочонок, и ткнулся мордой в ноги белобрысому тощему юнге.
Тяв-тяву повезло: паренек любил собак.
— Ты откуда взялся? Смешной-то какой, вислоухий! Есть захотел, да? Прячься, дурень, за бочки, а то как бы тебя кто не пришиб! Да не лижись, покормлю, покормлю! Тут бочонок открытый, сейчас я… ого, какой кусище оторвался! Будешь гусятину? Ага, вижу, будешь! На, жри, да сиди за бочками тихонько. Если повезет, в плаванье пойдешь. Понравился ты мне, ушастый!
Варрах не отрываясь глядел, как двое слуг, размахивая руками, уламывали строптивую колдунью. Слов не было слышно, однако поза женщины говорила о многом: рука вызывающе упирается в бедро, голова дерзко вскинута. Наррабанец не мог сам броситься следом: у него на родине уважающий себя мужчина не бегает за женщинами. Послать слуг, чтоб привели, — другое дело!
Неподалеку раздался добродушный голос стражника, что шлялся по пристани (чтобы поднять тревогу, если чудище нагрянет раньше, чем это объявлено в письме-ультиматуме):
— Что, не умеет паренек пить?
— Ничего, поживет с наше — научится! — в тон ему ответил знакомый голос.
Да это же Пень!
Варрах обернулся. Действительно, это был его рыжий приятель. Вместе с Шустрягой они тащили, подхватив под руки, долговязого беловолосого парнишку. Глаза его были закрыты, голова беспомощно запрокинулась. И где-то Варрах эту физиономию уже видел.
Поравнявшись со сходнями, Пень тихо сказал наррабанцу:
— Глянь, какой змееныш за нами полз от «Смоленой лодки»! Мы с Шустрягой приотстали, изловили, по башке приложить пришлось… Что смотришь, неужто не узнаешь? Он же из тех, кого мы словили на Тагизарне!
Это и в самом деле было потрясающим открытием, и в другое время Варрах воздал бы ему должное. Но сейчас он был заворожен мелькнувшим перед ним ликом судьбы (у судьбы были косы цвета бронзы и холодный взгляд светло-карих глаз). Поэтому сказал только:
— Ты молодец. Сарх будет доволен. Отведи шакаленка на корабль и свяжи.
— Сам знаю! — И Пень гулко затопал по сходням.
Варрах обернулся и увидел, что колдунья идет к нему… собственно, уже подошла. Смотрит с недобрым любопытством, брови чуть приподняты, губы твердо сжаты. Не заискивает, не пристает с обещанием погадать, не сулит с ходу все земные богатства и прекрасную принцессу в придачу.
Похоже, эта — настоящая.
— Гадать умеешь? — строго, почти враждебно спросил Варрах.
Женщина опустила глаза и заговорила по-наррабански — медленно, но правильно:
— Если для забавы, то не умею. Судьба — не шлюха, с нее для потехи покрывало сдергивать нельзя.
Варрах выложил на ладонь три медные монеты, помедлил под неодобрительным взглядом колдуньи и добавил четвертую.
— Я не шучу. Мне надо знать будущее.
Про сон он решил пока не говорить.
Тут произошла досадная случайность. Бестолковая чайка, не рассчитав взмаха крыльев, с дурным криком возникла возле головы Варраха. Тот невольно охнул и, выронив монеты, вскинул руки к лицу.
Во внимательных глазах Шаунары мелькнула злорадная искорка. Кое в чем надменный наррабанец приоткрылся, и женщина намеревалась использовать это.
Смущенный Варрах, кляня про себя всех чаек на свете, убрал руки от лица. Разумеется, он и не думал подобрать рассыпанные монеты. Не хватало еще, чтобы мужчина елозил по земле возле женских башмачков. Ее деньги, сама и поднимет.
Шаунара даже взглядом не проследила, куда покатились медяки.
— Как будем гадать? По-здешнему или как в Наррабане — на крови?
— А ты и на крови умеешь? — удивился Варрах и протянул ей ладонь.
— И нож свой давай! — потребовала колдунья. — Тут нужно железо, которое хозяйскую руку знает.
Проведя над смуглой ладонью лезвием наррабанского кинжала, она умело проколола кожу. Варрах не вздрогнул, внимательно глядя, как светлое лезвие размазывает его кровь по руке.
— Что видишь, женщина?
— Кровь вижу.
— Это понятно, а еще что?
— Я не про твою говорю, а про чужую. Много у тебя на руках чужой крови, господин. Столько, что не отмыть.
Наррабанец не подумал о том, что и ребенок признал бы в нем матерого убийцу. Каждое движение выдавало опасного хищника. Но он не мог увидеть себя со стороны и потому еще глубже проникся доверием к гадалке.
— Это прошлое, а в будущем что видишь?
Женщина вздрогнула, отступила на шаг:
— Ох, лучше не спрашивай! Я таких страхов ни на одной ладони не видела! Будет тебе, господин, беда от птицы!
— От птицы? — сипло переспросил Варрах. — От какой птицы?
— Не знаю. Вижу только: тебе в лицо вонзаются когти.
— Когда? — Тихий голос наррабанца был страшен.
— Скоро, ой, скоро! Не успеет луна на ущерб пойти… Ох, дальше и смотреть не хочу! Ты, господин, меня не слушай! Забудь, что тебе наговорила глупая женщина! Я за такое гадание и денег не возьму! Вот если б доброе предсказала…
Она повернулась и пошла прочь — прямая, статная, величавая.
Варрах замер, словно громом пораженный. Она что, издевается над ним, эта дрянь? Или действительно не знает наррабанской приметы: гадалке обязательно нужно заплатить! Не дашь денег — напророченные беды умножатся, а предсказанная удача улетит прочь.
Наррабанец окликнул колдунью, та не обернулась. Тогда мужчина, наплевав на гордость, быстро подобрал раскатившиеся монеты и кинулся догонять Шаунару.
— Вот, возьми! Мало тебе? Пятую добавлю!
— За такое гаданье? — гневно вопросила женщина. — Да я эту медь и в руки не возьму!
Наррабанец правильно истолковал легкий нажим на словах «эту медь». С проклятием он выхватил серебряную монету:
— Бери, сука, не то зарежу!
— Ну, раз такой выбор… — пожала плечами Шаунара. Небрежно взяла серебро из его руки и пошла своей дорогой, оставив наррабанца разбираться в смятенных, спутанных мыслях.
На ходу она подбрасывала и ловко ловила серебряную монету и напевала (ах, жаль, что Варрах не слышал этой песенки):
