— Давай, — кивнул Коля, не обратив в пылу накатывающейся стычки на последнее слово Оглобли. — А где же старший-то у вас? — вдруг осенило Колю. — А, мужики?
— Князь? Драгомир Бориславович? Да с дружиной он…
— Еще вчера…
— Во Новгород… Сбежал!
— За каменные стены!
— За старшего у нас теперь Афанасич!
Подскакав к крепости на расстояние, чуть меньшее длины полета стрелы, татарский разъезд резко сбавил темп, а затем и вовсе остановился. Всадники, что называется, пританцовывали на месте, затрудняя возможность прицелиться в них…
— Их слишком мало для штурма, — сказал Афанасич Коле.
— Я так считаю, что их вовсе нет… — ответил Коля. Главный татарин, тот, что в красной шапке, что-то истошно и командно крикнул.
— Требует ворота открыть… — перевел Коля. Татарин крикнул еще что-то. — Пленных выпустить… Ну, да — держи карман шире… — подмигнул он Афанасичу.
— Карман? — напрягся старик, вспоминая.
— Раскатал губы… — пояснил Коля.
— А-а-а… — рассмеялся старик. — Остро сказано!
— Требует, чтобы мы на колени встали… Хлебом-солью встретили… — продолжал бегло переводить Коля. — И за это они нас не будут убивать, но зато сделают с нами все что захотят…
— Не понял? — удивился старик.
— Этого и я не понял, — согласился Коля. — Звучит двусмысленно.
Откричавшись, татарин поднял правую руку, словно готовясь, махнув ею, дать приказ к наступлению. Коля приложил к губам мегафон.
— А хохо — не хохо?…. — прогремело над полем. — Что, чмо, рыло давно тебе не зенковывали? Отфрезерую хлебало-то!
— Что ты ему сказал по-татарски?
— Почему по-татарски? — удивился Коля. — Я по-русски сказал. — Взяв мегафон, Коля добавил: — Не сусоль? По всей морде-то?
— Теперь-то понятно! — обрадовался Афанасич. — Предупреждай, когда по-русски, — добавил дед. — По-нашему-то я понимаю.
Татары, изумленные громкостью ответных реплик, нервно заерзали в седлах… Они явно не поняли смысла ответа…
— Хорошая штука! — восхитился Глухарь, указывая на мегафон. — Я неплохо слышать стал. Как в молодости.
— Буду уезжать — жене твоей подарю! — пообещал Коля.
Брови Глухаря взлетели вверх от невиданной щедрости иноземного князя…
— А теперь по-татарски! — предупредил Коля и выдал в микрофон мегафона довольно витиеватую монгольскую фразу…
Татар словно током ударило. Они взвились, подняв коней на дыбы.
Коля добавил еще…
— Ох, как их забрало! — изумился Афанасич. — Что ответил-то?
— Я сообщил им, что сопротивление бесполезно, что двести шестая часть вторая из УК моей юности, злостное хулиганство, — прямо для них, мне кажется, писана… И еще я приказал им немедленно спешиться и, сложив оружие, сдаться без боя.
— Врет, — шепнул Жбан Шилу. — Я понял, что он им сказал…
— Я тоже, — кивнул Шило. — Вместе ж обучались, когда с купцами до Астрахани бегали…
— Нам-то переведи! — напрягся Глухарь. — Я-то дома сидел, в Астрахань не бегал.
— Это смертельное восточное оскорбление, — объяснил Жбан. — Он сообщил этому татарину в лисьей шапке, что самый тощий и облезлый верблюд его больного чесоткой раба… — Жбан изобразил непристойность, опасаясь при женщинах назвать ее словом.
— Трахал, — подсказал Аверьянов.
— Хорошее слово! — согласился Жбан. — Хоть в церкви в проповедь вставь! …В общем, самый тощий и облезлый верблюд его больного чесоткой раба трахал могилу его прадедушки без особого удовольствия.
— Чего? — не понял Глухарь.
— Верблюд. Могилу прадедушки! Трахал! — крикнул Шило, громче мегафона.
— Так ведь трахнуть, и убить ведь можно! — заметил Глухарь.
— «Трахнуть» вот что означает, вот, смотри! — изобразил Шило еще раз, уже куда более интенсивно, чем в первый, не замечая в запале нескольких пар веселых женских глаз, смотревших снизу.
— Да понял я, что это означает! — заверил Глухарь. — Я не понял, зачем ее верблюд трахал.
— Ну чтобы оскорбить!
— Да разве бабу этим оскорбишь?! — Глухарь чуть не упал с настила от изумления.
— Мо-ги-лу!!! — заорал Жбан прямо ему в ухо.
— Да как бы ее ни звали! — отрезал Глухарь. — Ей только дай!..
— Тьфу, дурак глухой!
— А вот это ты зря! — мрачно сказал Глухарь, прочтя сказанное по губам. — Я и наказать могу.
— Татар вон лучше накажи, вон как взвились!
— Все, Коля, верблюда и могилу прадедушки они тебе не простят! Я б не простил.
— А я и хотел раззадорить.
Внезапно, неожиданно для всех, татары сорвались и понеслись прочь от крепости…
— Уходят? — изумился Глухарь.
— Из-под наших стрел уходят, — язвительно хмыкнул Шило. — Тупой ты Глухарь, как лапоть.
— И слышит он плохо… На твое счастье, — кивнул Жбан, беря в руки лук на изготовку.
Нарастающий, как снежный ком, вал событий все больше и больше не нравился Коле…
Сделав в поле плавный разворот, татары рассыпались и понеслись на крепость, поднимая луки…
— Да это не шпана… — догадался Коля. — Это банда какая-то…
Над головами засвистели стрелы, и Берестиха огласилась человеческими воплями:
— Горим!
— Ироды!
— Пожар!
— Боже праведный!
Одна за другой в деревянные постройки впивались стрелы с горящими наконечниками…
— Конец! — в ужасе крикнул Афанасич Коле в лицо. — Сгорим!
— Так надо потушить! — крикнул Аверьянов окружающим: — Вы дети, что ли?!
— Это не потушишь!!! — с болью в голосе крикнул Шило.
— Греческий огонь! — Жбан тем не менее скатился с настила, ища глазами ушат.
— И под водой горит! — со слезами на глазах застонал Афанасич.
— Ну, вы даете! — мотнул головой Коля. — Вот уж командировочка! Сто пудов! Сплошные колуны и чурки! Стреляй, отвлекай, пугай их! — крикнул он обезумевшим, разрывающимся надвое защитникам, пытаясь с помощью мегафона заглушить общий вселенский вой и панику. — Туда смотреть, на поле! Пожар на мне!
С треском распахнулись двери склада. Примитивный замок отлетел на пять метров от рывка Аверьянова… Он бросился к тюку: «Пожаротушение»…
