инкрустированным седлом.
Седло было пусто.
Через секунду-другую после того, как отряд мертвецов покинул село, в воротах Берестихи появилась медлительная Петровна со скамеечкой в руках и села лузгать семечки…
— Где мой брат? — Встревоженный Балык повернулся к Чунгулаю. — Что с ним случилось?
— Я видел точно то же, что и ты… — равнодушно ответил ему Чунгулай. — Если отец твой, великий Берке, спросит меня, то я отвечу ему: «Лучезарный! Твой сын Шалык — герой!»
— Я ничего не понимаю! — Балык разволновался окончательно.
— Мне тоже кое-что неясно, — кивнул Чунгулай. — Я поведал вам обоим, что в крепости — колдун. Он творит невиданное колдовство. И мне неясно, почему уши смелого Шалыка оказались глухи к моему предостережению. А теперь мне неясен ответ и на еще один вопрос: что рассказать твоему отцу про тебя? Что ты задаешь много ненужных вопросов, в то время, когда давно пора принимать решения?
— Я спасу брата! — сообразил Балык. — Я покрою себя неувядаемой славой!
— Я очень надеюсь на тебя… — одобряюще кивнул Чунгулай.
Балык поднял руку с саблей, призывая отряд свой собраться для атаки…
Во мраке подземного хода, ведущего в Берестиху, над головами идущих на ощупь по нему появилось тусклое световое пятно, и одновременно с этим голос Жбана произнес:
— Гляди, здесь лопата!
— Подсади-ка меня, — попросил Шило. Забравшись на закорки Жбану, Шило осторожно сунул голову в дыру на потолке подземного хода.
— Это темница. Оглобля раскопал. И смылся.
Он спрыгнул с плеч Жбана.
— Нехорошо…
— Да брось ты, — отмахнулся Жбан. —Оглобля трус, Оглобля — гад! Но не предатель!
Балык махнул рукой, и отряд всадников сорвался с места в карьер, устремляясь за ним…
— Работаем штатный вариант номер три! — крикнул Коля Аверьянов мужикам, «обслуживавшим» ворота.
— Штатный три! — подтвердили мужики…
Жбан, Шило и спасенные девушки вылезли, отряхиваясь, из подпола в княжьей горнице…
— Тихо-то как…
— Нехорошо получилось, — татары, поди, атакуют, а нас — нет!
— Что же делать, если заблудились в заколдованном-то месте!
— От этого не легче, — мотнул головой Шило. — Вот как мы сделаем. Дай-ка сюда!
Шило достал из мешочка с дарами тот самый изумительный персидский перстень, стоивший больше тысячи невольников и невольниц.
— Я его сразу — Коле, — во, дескать! Ахнет! Глядишь, и сойдет…
— А девиц-то куда? Тоже Коле?
— Шутишь! Давайте, девочки, пока что тут вот, в княжьих хоромах, на чердаке спрячьтесь, а бой уляжется, — мы сюда сразу за вами…
Жбан протянул девушкам мешочек с украшениями:
— Пока примерите да налюбуетесь, — вот время пролетит незаметно…
Отряд Балыка проскакал ворота точно так же, как и предыдущий отряд, — на бешеной рыси. Пропустив его, ворота захлопнулись сразу, едва не прищемив хвост коня последнего всадника.
Снова отряд пронесся по прямой между двумя бревнами, снова в самый последний момент перед лошадью предводителя, — на сей раз Балыка, — восстала вольера из сети.
Но теперь эта вольера вела отряд прямо к княжеским «хоромам», как раз к тому месту, где ночью землекопами была вырыта, а затем ими же и замаскирована огромная волчья яма 6x6 метров. Над самой ямой сеточная вольера кончалась тупиком.
Увидев тупик — сеть, перекрывающую дальнейшее движение, лошади передних всадников стали тормозить и пытаться завернуть. Некоторые, резко тормозя, присели на задние ноги, некоторые попытались встать на дыбы… Сзади на них налетели замыкающие отряд воины. В вольере образовалась «каша» из коней и всадников. В этот момент мужики на стенах Берестихи бросили веревки, и сеть упала на скученный отряд… Одновременно с этим маскировочное прикрытие волчьей ямы не выдержало веса собранного в «авоську» на 36 квадратных метрах отряда…
Огромная, шевелящаяся «авоська», набитая конницей, замерла на миг, а затем провалилась под землю…
Спрыгнувшие со стен мужики быстро натянули на яму массивный щит, связанный как плот, из бревен среднего размера, — закрывая ее. Тяжелый щит исключал возможность выхода ордынцев из ловушки даже в случае разрезания татарами там, в яме, сетей.
Еще пять секунд, и нейтрализация отряда Балыка была полностью завершена…
Ворота Берестихи снова приветливо распахнулись…
— Вы, мужики, не расслабляйтесь… Скоро они там из-под сетей выберутся, — в яме-то… Как станут крышку приподнимать, так вы ее резко вверх, — помогите ребятам… И пока они рук опустить не успели, крышку-то поднимая, — из арбалетов, — всех, — ясно? Лошадей осторожно потом поднять, из сетей выпутать, на конюшню и накормить, а ребят, трупы то есть, — назад, в эту же яму… Сеть чинить не надо, — оставьте в яме, сетка еще есть… А время дорого. Как поняли?
— Все ясно, Коля: лошадей на конюшню, трупы — в яму. Не перепутаем, не бойся!
Увидев в раскрывшихся воротах Берестихи Петровну со скамеечкой в руках, Чунгулай удовлетворенно хмыкнул.
— Повелитель… — прошептал насмерть испуганный Шаим. — Что ты скажешь лучезарному Берке, потерявшему двух сыновей? Это случилось столь быстро, что за это время и пиалы кумыса не выпьешь…
— Именно это я ему и скажу, Шаим. Правду. Одну только правду. Они были воины, его сыновья! Они — герои!
— А мы в это время стояли?
— Ты — стоял, Шаим. А я наблюдал и думал…
— Они сложили головы!
— В рай принимают и без голов. Голова нужна здесь — думать…
— О чем ты думаешь, о повелитель?
— Думаю, что лучший свидетель — мертвый свидетель. Подумай и ты над этим, Шаим… По-моему, тебе уже пора…
Шаим побледнел от страха и медленно отъехал от Чунгулая…
Чунгулай, проводив его взглядом, долго молчал, а затем повернулся к Бушеру:
— Что скажешь, мудрец?
— Положение, в котором ты находишься, повелитель, не кажется мне столь же безмятежным, как выражение твоего лица. Твой вид радует сердце… Однако жернова судеб…
— Ты говоришь так, Бушер, будто у нас с тобой разные судьбы…
Бушер пожал плечами:
— Я не понял, какую мысль пожелал ты высказать, повелитель, но у нас с тобой действительно разные судьбы.
— Возможно, ты прав в своей прямоте, Бушер… Но мне кажется, не стоит тебе забывать, что как- нибудь я могу, не вполне уловив глубину твоей мысли, случайно взмахнуть рукой, и твоя голова упадет к ногам моего коня.
