до самого ее дома, – но Гога не знал об этом.
Он нажимал, нажимал на педали, и она оказывалась все дальше – одна на дороге, идущая непринужденной сильной походкой.
11
Наша компания уже вся во дворе, собралась на лавках под кустами. Саня Тучный сидит на скамейке с двумя соседскими девочками. Они комкают пальцами, покусывают сорванные листья, а Саня под гитару тянет с натруженной выразительностью:
Он ездил летом в город подрабатывать носильщиком и познакомился с юной экскурсанткой: она со своим классом приплыла на теплоходе с верховьев, из Кинешмы. Саня погулял с девочкой по набережной, они подержались за руки, и она оставила ему свой адрес, попросив описать место, где он живет. Саня поделился с нами, как исключительно серьезно размышлял, пока не удовлетворился фразой: «Наш поселок находится в зоне пустыни...»
А Гога влюблен в актрису. В мае Валтасар возил нашу компанию в городской театр на спектакль о Мальчише Кибальчише. Когда артистка, игравшая Мальчиша, обращалась в зал, Гога открывал в проникнутых страстью звуках ее голоса что-то похожее на утаиваемую слезинку.
Последствием стала игра растроганных чувств, которая бросала его то в тень элегии, то под луч застенчивого озарения. Он послал письмо с просьбой об автографе, и пришла ее фотография, на обороте было выведено волосными линиями «Гоге на память». Ниже помещались имя и фамилия актрисы, а под ними – жеманно-небрежная роспись.
Откуда мне было знать, что меньше чем через два месяца я вот так же запрокину голову и свалюсь без сознания?
Валтасар ходит по комнате.
– Звоню сегодня в школу, – говорит негромко, напористо, – попадаю на Гречина...
Гречин – наш учитель физики.
Валтасар, остановившись, устремляет на меня взгляд, которому всеми силами пытается придать проницательность:
– Расскажи-ка! Мне нужна история этой тройки.
При словах «звоню в школу», произнесенных, я почувствовал, не на шутку взволнованно, у меня сдавило виски, меня даже замутило: я ужаснулся, что Валтасар узнал причину моих мук, что сейчас скажет, как это смешно, жалко. Он сказал о тройке, и я в облегчении обмяк.
Вчера я получил тройку – шестую с начала школьной моей жизни и уже вторую в нынешнем сентябре: я непонятно как не выучил формулу линзы. Гречин, к счастью, вызвал меня вторым – первым минут пять безрезультатно протоптался у доски Бармаль: за это время я успел что-то ухватить в учебнике, кое-как наскреб на тройку.
Я знаю – Валтасару нельзя врать, ему нужен прямой ответ. Но как я могу ему сказать правду, если она
– Арно, я никогда не понуждал тебя: ты сам считал нужным, если не ошибаюсь, рассказывать мне почти все. Когда по тому темному делу меня приглашали в милицию, ты сказал мне сам, как все было, умолчав, кто вывихнул тому типу руку – Гога или этот ваш боевик Тучный (Валтасар вспоминал случай полугодовой давности). Ты рисковал положением в вашей Коза Ностре (мафия, Коза Ностра, триада – любимые его словечки в отношении нашей, в общем, безобидной дворовой компании, о которой он сам отлично знает, что она безобидная).
– Я понимаю, как ты ценишь свое имя в этой вашей ложе, – он опять ходил взад-вперед по комнате. – Да, авторитет – это много! Но скажи – я подводил тебя? Я бессовестно тебя выгораживал перед милицией, ты вынудил меня участвовать в вашей пиратской круговой поруке!
– Я не виноват, что меня запомнили...
– Знаю – ты не вывихивал, разумеется, никому руку, ногу, шею, но, по известным причинам, запомнился. И я, как положено, должен, я обязан был заявить: «Вот он, мой сын, скрывает виновных – берите его!»
Как я люблю Валтасара, переживающего из-за моей тройки! И как чувствую – все его справедливые слова бессильны вызвать меня на откровенность. Если бы я мучился не из-за Елены Густавовны! Если бы это была Катя, Лидка Котенок...
– Тройка по русскому, теперь – физика... Пятерки за четверть аукнулись?
– Ничего не аукнулись, – я чувствую, как равнодушно я это произнес. – По русскому уже есть пять за диктант, по физике будет: еще только двадцать первое сентября.
– Арно, мы с тобой договорились...
Я уже не слышал, что Валтасар говорил дальше.
Валтасар говорит, говорит о том, как мы с ним договаривались, что я ни за что не буду получать троек; смотрю сквозь него, видя ее рот, который кажется мне и страстным и суровым, я творю ее бесподобное заразительно-смелое выражение... мне и сладостно и неизъяснимо-горько: ужасаюсь – вдруг реальность откажет ему в том значении, что мне так нужно...
Нужно невыносимо.
«Мы с тобой договорились? – она сказала. – Да?.. Я тебе велю, понял?»
Она требовала, чтобы я не думал, будто я безнадежный, будто меня никто не полюбит... С притворно сердитым лицом дернула меня за нос – я засмеялся взбудораженно до помутнения.
Она радостно шепнула: «Вот и хорошо!» И сама расхохоталась. Хохотала, лежа на животе, болтая ногами, как маленькая.
12
Валтасар выяснил, в кого я влюблен.
Вскоре в субботу приехал из города Евсей.
Марфа была у себя в клинике, Валтасар кормил нас с Родькой обедом. Я вяло ковырялся в каше, а Родька спешил доесть ее, с вожделением поглядывая на разрезанный краснейший арбуз, предназначенный на десерт. Валтасар непрестанно выходил во двор, поджидая Евсея.
Он доставал из видавшего виды портфеля колбасу, водку, а я, поймав невинно скользнувший взгляд, почувствовал, до чего ему не терпится рассмотреть меня с пристальной основательностью.
Я стоял у окна, притворяясь, будто заинтересован чем-то в пустом дворе, где ветер гонял пыль по засохшей грязи. Внезапно Валтасар воскликнул:
– Но ведь это же химера!
Я хотел сесть на табуретку, но он почему-то (наверно, и сам не зная – почему) подставил мне плетеное детское креслице Родьки, которое тот презирал, так как «уже не маленький».
– В следующий выходной поедем к Илье Абрамовичу – у него будет гостить внучка его друга... э-ээ... Виолетта! Твоя ровесница. Чудесная девочка! У нее ревматизм, она болезненно выглядит, но учится прекрасно. Умничка. И какой голосок! Она станет певицей.
– Пле-е-вать мне! никуда я не поеду – ни к какой Виолетте... Пр-р-ридумали... – бешенство не дало мне выкричать все, что хотелось.
Родька, поедая ломоть арбуза, глядел с непередаваемой тревожной серьезностью. Евсей, демонстрируя сумрачную занятость, спросил Валтасара отвлеченно:
– Хамса есть? Сооружу закусон. Без соленого – не дело...
Валтасар с каким-то странно-таинственным видом, точно приоткрывая нечто крайне опасное, но ценное, зашептал мне:
