Глава 17
Судя по всему мы попали в гостиную большого номера, спальня которого располагалась за дверью. Вся компания в сборе, хмуро подумал я. Тут присутствовал не только парень, с которым я познакомился прошлой ночью – участие в случившемся ОФБ заставляло заново все обдумать, – но и парочка, слонявшаяся по коридору этим утром. Все дружно сидели на софе, как голуби на телеграфном проводе. Кроме того, в силу пока неизвестных мне причин, они пригласили и Уоррена Питерсона. Вид у последнего был мрачный и не менее глупый, чем во время последней нашей встречи. Если я и наградил его шишкой, то она скрывалась под светлыми волосами. Он расположился в большом кресле, слева от единственного в комнате мужчины, лицо которого было мне незнакомо. Мужчина этот мог бы сойти за еще одного мужественного симпатичного агента, если бы не полное отсутствие волос. Природа выкосила растительность на макушке, об остальном же позаботился он сам. Мне это не понравилось. Я уже встречался с людьми, которых не устраивают собственные волосы – своего рода синдром голого черепа. И почти всегда нарывался на неприятности.
Некогда признаком свободного и независимого характера почитались длинные волосы. Нынче к ним привыкли. Волосы превратились в нечто традиционное, и свидетельством характера стала самодельная лысина. Обычно она призвана подчеркивать мужество и непреклонность своего обладателя в противоположность мягкотелым сосункам с длинными кудрями. На длинном лице Беннетта выделялся крупный нос, прямой и костистый, начинающийся прямо между бровями. Глаза у него были карие, а я, как истинный голубоглазый швед, не слишком доверяю людям с карими глазами. Хотя этому человеку я не стал бы доверять и в том случае, если бы глаза у него были цвета ясного летнего неба. На нем был легкий костюм из числа тех, что некогда именовались “палм-бич”, пока их не начали делать из нефти. Наряд, помимо ничем не примечательных туфель и рубашки, дополнял галстук-бабочка – еще одно яркое свидетельство характера в наши времена дешевых галстуков или полного отсутствия таковых.
Приятного мало. И дело вовсе не в том, что он крутой парень; дело в том, что он считает себя крутым и мысль об этом постоянно преследует его. Настоящие крутые парни умеют проявлять рассудительность: им нечего доказывать. Они знают себя и плевать хотели на то, что о них подумают. Этот же мужчина со своим показным свидетельством характера явно не уверен в себе. Но скорее умрет или убьет кого-нибудь другого, чем признается в своей слабости.
Упомянутый мужчина выразительно посмотрел на часы.
– Хелм? Вам было приказано явиться сюда ровно в восемь часов.
Я проигнорировал его. Я ему не подчинялся, а стало быть, и полученные мной приказы и соответственно их пунктуальное выполнение или отсутствие такового его не касались. Мой взгляд остановился на Маке. Тот сидел справа от Беннетта, но вежливо встал при появлении Элеоноры – единственный в комнате мужчина, который удосужился это сделать. Одет он был в один из своих обычных серых костюмов, более светлого чем обычно, оттенка, в качестве уступки багамскому климату. По-моему, у него припасены костюмы на все случаи жизни: от тропического до арктического. Возможно, это тоже являлось неким свидетельством, но после стольких лет совместной работы меня не слишком волновало его значение. Гладко выбритое лицо казалось застывшим, но я уловил почти незаметное движение ресниц. В его случае это было самым откровенным подмигиванием, равнозначным насмешливой гримасе на лице другого человека. Знак подтверждал: Мак догадывается о моих планах – единственно возможных при сложившихся обстоятельствах – и дает им зеленую улицу. Я повернулся к тяжеловесу, чей речевой аппарат пострадал от моей руки накануне. Теперь мужчину украшал аккуратный костюм и галстук. По-видимому, спортивная рубашка использовалась для маскировки.
– Вставай! – бросил я. – Уступи даме стул, орясина!
Ошарашенный мужчина открыл было рот для резкого ответа, но Беннетт опередил его.
– Здесь командую я, Хелм! Я развернулся к нему.
– Ну так командуйте. Полная комната здоровенных лбов, и ни единый не потрудился оторвать от стула толстый зад. Где ваши хорошие манеры, господа? Кстати, что делает здесь этот мускулистый дебил? – Я бросил взгляд на Уоррена Питерсона и опять повернулся к Беннетту. – Если он состоит у вас на службе, значит вам приходится довольствоваться последними отбросами.
Беннетт холодно произнес:
– Мистер Питерсон располагает определенной информацией, которая показалась нам заслуживающей внимания. Он утверждает, что вы напали на эту женщину и на него самого, а теперь, должно быть, используете какие-то наркотики – по его словам, испробовали их на нем – чтобы подавлять ее волю и заставлять выполнять ваши распоряжения.
– Безмозглый ублюдок угрожал пистолетом. Пришлось отобрать у него оружие и ударить по голове. Возможно, он это считает наркотиком. Потом я дал ему слабое снотворное, чтобы не очнулся и не заставил себя убить. Что касается мисс Брэнд, то она способна говорить от своего имени, а посему смолкаю.
– Никто не подавляет мою волю и не заставляет выполнять чужие распоряжения, – быстро откликнулась Элеонора. – К тому же, я просила мистера Питерсона оставить меня в покое и не вмешиваться в чужие дела. Понятия не имею, что он себе напридумывал.
Питерсон прочистил горло.
– Раньше ты просила помочь и защитить тебя, Элеонора. Я чувствую себя обязанным и дальше делать это, несмотря на то, что ты попала под власть того самого человека, которого ненавидела и боялась…
– Ты ведешь себя как последний дурак, – сказала Элеонора. Голос ее прозвучал как удар бича. – К тому же на самом деле тебе просто не дает покоя то, что я не пустила тебя к себе в постель.
На короткое время в комнате воцарилась тишина. Щеки Уоррена Питерсона окрасились в алый цвет – румянец, которого не устыдилась бы и викторианская горничная. Беннетт прочистил горло.
– Ладно, Лоусон. Пожалуйста, уступите даме стул. Я перевел взгляд на Мака.
– Что мы здесь делаем, сэр? Я пришел, выполняя ваш приказ, но прошу заметить, что сделал это против своей воли.
– Мэтт, вовсе ни к чему проявлять такую враждебность…
– Скажите это им, – отозвался я. – Сколько враждебности с их стороны требуется стерпеть, прежде чем ответить той же монетой? За последние двадцать четыре часа мне угрожали оружием двое из присутствующих в этой комнате и еще один ныне отсутствующий их коллега. Мне такое поведение представляется откровенно враждебным. Еще двое полчаса назад поджидали в коридоре. После всего этого мне не так-то просто быть вежливым с ними или с их начальником. С какой стати вообще терять на них свое время? Наше время, сэр?
– Сотрудничество между нашими организациями…
– Дерьмовое сотрудничество! – грубо оборвал я. – Двое сотрудников ОФБ поджидают меня в номере с заряженным оружием и это называется сотрудничеством? Вам прекрасно известно, что они намеревались сделать.
Так же, как известно и то, что намечалось учинить в коридоре сегодня утром. Парни рассчитывали неожиданно броситься на меня и аккуратно разоружить, после чего все должно было идти так, как они того пожелают. Им не терпится самим обеспечить “защиту” нашей подопечной. Хорошенькое сотрудничество! – Тяжеловес, именовавшийся Лоусоном, неуклюже подвинул Элеоноре стул. Я развернулся к нему. – Эй, держи. – Он поспешно повернулся и ухватил протянутый ему револьвер. – Это твоего больного дружка. А вот и твой. – Он еще не успел управиться с первым револьвером, когда появился второй, и в результате выронил оба на пол. Я покачал головой. – Не стоит так нервничать, amigo. Я вынул из них пули. Мы, профессионалы, обычно называем их патронами, но думаю, вы, любители, именуете их пулями, как это принято в дамских детективах, так что будем придерживаться более привычной вам терминологии. – Я вновь повернулся к Беннетту. – На вашем месте я бы приказал ему не заряжать здесь оружия. У этого парня скверная привычка стрелять в случайных людей.
– Громкое и впечатляющее представление, Хелм, – проговорил Беннетт, почти не разжимая губ. – Во всяком случае, громкое. Теперь, если можно перейти к делу… Простите, мисс Брэнд. Здесь не курят.
Мгновение я с недоверием глядел на него. Во всяком случае, изобразил недоверие: от него можно
