Американская дырка

схлынула, вместе с кровью отошёл и гной, мыши амбарные сбежали, чтобы есть-пить и испражняться там, куда-то подевались «йес-с-с» и «вау», словом – мы выжили и снова обрастаем веществом. И мы уже другие. Те же, да не те. Мы вышли из невроза, умудрившись тут же не угодить в другой...

Я не додумал, потому что Оля изрекла:

– Как хорошо ты это всё сказал. А пестуны из Голливуда нас учат договариваться даже со зверюшками, кинг-конгами и вурдалаками.

Так, приплыли. На удивление знакомые слова. Тут было отчего насторожиться: об этом и примерно с тою же формулировкой три месяца назад вещал Капитан, но от Оли нас тогда отделяли триста с лишним километров. Откуда...

В этот миг отворилась дверь, и в щель проникла секретарша Капа.

– Звонила Соня из «Лемминкяйнена», – доложила она. – Сказала, что Сергей Анатольевич просит вас не пропустить сегодня вечерние новости.

Без принуждения, по собственному почину Капа звала меня на людях исключительно на «вы», хотя, как я уже упоминал, мы были с ней знакомы десять лет и некогда, говоря в стародавней манере, «имели близость». Природный здоровый такт, ничего не скажешь.

– А чем нас в новостях обрадуют, Капитолина? – Я был заинтригован.

– Не знаю. – Капа пожала плечами и вышла.

Любопытство – сущая беда. Хуже чесотки. Ничего не оставалось, как позвонить Капитану. Я позвонил. На службе его не было, а по мобильнику мне сообщили, что абонент в эту минуту не покрыт сладчайшим сотовым эфиром или вообще в отключке.

2

В тот же день от имени Смыслягина была отправлена по электропочте в «Nature» первая деза. Благо в его почтовом ящике как раз лежала для «Натуры» статья – что-то об архейских штучках в земной коре и магнетитовом метаморфическом комплексе. Стёпа Разин эту малохудожественную реальность из ящика изъял, а на её место вложил золотую геологическую фантазию аспирантки Оли. Оформлена деза была, конечно, как самая что ни на есть глубинно-земляная быль.

Суть Олиного (то есть уже смыслягинского) сообщения сводилась к следующему. Ещё в начале ХХ столетия в учёных кругах было высказано предположение, что при определённой деформации твёрдых тел на внутренних плоскостях скольжения образуются слои, в каком-то смысле подобные жидкости и обладающие её текучестью. Эта текучесть, однако, сохраняется крайне недолго, а затем слои вновь затвердевают. На основе этой идеи несколько позже возникла концепция «третьего тела» – особого образования, которое включает в себя приповерхностные слои двух исходных, подверженных трению, тел и возникшую между ними плёнку. Далее в 1959 году русские учёные Гаркунов и Крагельский открыли эффект избирательного атомарного переноса, при котором из взаимодействующих веществ в плёнку «третьего тела» могут переходить в чистом виде те или иные химические элементы – так, скажем, в результате первых опытов из бронзы в плёнку «третьего тела» была выведена медь. Пример подобного явления в геологии – образование высокопробной оболочки золотин рассыпного золота.

Однако в недрах при колоссальном давлении и высоких температурах знакомые науке физические и химические явления не только могут, но и должны принимать иной масштаб, иную форму, а возможно, даже являться нам вынуждены совсем иначе. Это тем более верно, что в совокупности своей фактический материал научного сверхглубокого бурения ясно свидетельствует о совершенно неудовлетворительном уровне наших знаний относительно состава и строения земной коры, равно как и относительно процессов, в ней происходящих. Словом, в литосфере геохимическим следствием описанных выше закономерностей должны стать минеральные и флюидные залежи, образованные непосредственно в очагах напряжения и зонах разломов. Первое доказательство существования подобных залежей дал нам керн из Кольской скважины, отобранный с глубины 9350–10 670 метров, в котором присутствуют значительные концентрации самородного золота и серебра. Ведь Кольская СГС заложена как раз в области сочленения тектонических структур архея и раннего протерозоя в Печенгской палеорифтовой грабен- синклинали.

Там много ещё было всякого научного бла-бла-бла, но если попытаться передать суть кратко и по возможности человеческими словами, то дело заключалось в следующем.

Самым удивительным и необычайным выглядело второе доказательство. Из данных Олиной (смыслягинской) статьи выходило, что физико-химическое состояние вещества в определённых зонах тектогенеза на глубинах свыше тринадцати с половиной километров таково, что очаги напряжения по линиям тектонических разломов и сдвигов способны образовывать «третье тело» исключительных размеров – таких, которые находят выражение не в скупых микронах, а в жирных дециметрах и даже, возможно, метрах. Причём избирательный атомарный перенос в плёнку (вернее, уже целый слой или пласт) «третьего тела» осуществляется преимущественно, если не исключительно за счёт устойчивых тяжёлых металлов, содержание которых в кристаллических комплексах Балтийского щита с увеличением глубин неизменно возрастает. Подтверждением этой гипотезы, а также вторым доказательством существования сверхобогащённых минеральных залежей в зонах разломов служит образец керна, недавно полученный из Кольской СГС с глубины 13 892 метра и представляющий собой сорокасантиметровую колбасу высокопробного золота. О толщине, угле залегания и простирании данного «третьего тела» судить преждевременно, поскольку образуемый им слой еще не пройден.

О золотой сорокасантиметровой колбасе было сказано с завидной скупостью – собственно, того и требовал сдержанный характер истинно научного сообщения, пусть даже повествующего о вещах в равной мере фундаментальных и невероятных. Благо кое-какие геологические открытия на счету Смыслягина уже имелись. И в самом деле, что тут удивляться? Затеяв глубоко дырявить землю, человек проник в недосягаемую прежде область мира, где происходят необычные дела. Поскольку человек с его наукой сформировался в пограничных условиях взаимодействия различных сред / стихий, ему просто психологически трудно допустить, что где-то под его ногами, в недрах, на глубине какого-то десятка вёрст, привычные законы могут, как говорилось выше, иметь иное выражение и действовать совсем не так. То есть там можно ожидать чего угодно. И даже больше – того, чего ждать никак нельзя.

Разумеется, статья была оснащена всеми необходимыми цифрами, графиками, геолого-геофизическими разрезами, данными электронно-зондового анализа, а также ссылками на сочинения коллег. Помимо этого, там имелись специальные и совершенно непостижимые для непричастных к геологической науке кренделей сведения о тектонических блоках и их сочленениях, о каких-то вороватых плагиогранитах и лицедействующих амфиболитах, об ужасных зонах катаклаза и даже о сравнительно невинной, но ничего не говорящей непосвящённому температуре на забое.

Так вот, всю эту развесистую клюкву, кропотливо переложенную полиглотом «Танатоса» на не слишком требовательный англо-научный диалект, мы и заслали в «Nature». Пусть читают.

3

Ужинали мы у Пяти углов в небольшой китайской харчевне с портовым названием «Цветочная джонка». Уж если выбирать, то ухищрения китайской кухни всё же занятнее, чем кулинарная простота каких-нибудь островитян. Я имею в виду английскую отбивную вполсыра и японскую парную рыбу – пусть лакомятся ею самураи / саморезы, а у нас, между прочим, корюшку с крючка даже нищие не едят.

Пока я перелистывал меню в эрзац-кожаной папке, Оля отворила створки пудреницы и целую минуту исследовала в зеркальце своё отражение.

– У нас с тобой много общего, – заметил я. – Например, объект любви. Мы оба любим тебя.

– Ах, если б так! – вздохнула Оля. – Мне кажется, ты бы любил меня больше, будь я жесткокрылой.

Бесстыдная ложь. В противном случае я бы называл её не стрекозой люткой, а как-нибудь иначе, скажем ивовой козявкой или красногрудой пьявицей. Словом, её ответ меня немного озадачил. Я ожидал услышать что-то вроде: «Да нет (как нравится нам соединять в одно и утверждение, и отрицание, чтобы сам чёрт не разобрался), я люблю тебя», и следом – интимный комплимент, от которого пульс начинает биться сразу всюду, и безешка со вкусом перламутровой помады, снимающая последние сомнения в притворстве. И всё – снова горяча кровь и густы чувства... По крайней мере, эта победительная тактика была мне хорошо знакома.