— Игорь.
Светлана повела его вдоль перрона, по узкому коридору между безобразными строениями. Когда они проходили мимо квартиры малолетней Кати, та отчаянно крикнула:
— Игорь, приходи ко мне сегодня ночью, я буду ждать...
Игорь промолчал, Светлана только вздохнула.
Знакомство со станцией заняло не более получаса. Большую часть территории занимали квартиры. Радиста удивила генераторная, представлявшая собой восемь бесколёсных велосипедов. Цепной привод от педальных звёздочек шёл к генераторам, вырабатывавшим ток. Восемь подростков крутили педали, весело болтая друг с другом. Отсюда электричеством питались лампы станции и заряжались аккумуляторы переносных батарей. Со слов Светланы, нужды обоих лагерей генераторная обеспечивала, однако для работы мастерских на поверхности ток подавался с «термальной электростанции». Слова «термальная электростанция» Светлана произнесла с загадочной торжественностью, как будто сообщила о сокровенной тайне. Но, когда Радист спросил, что это, она пожала плечами: не то не знала, не то не хотела выдавать тайну.
Была небольшая мастерская с несколькими верстаками, столярными и сверлильными станками, опять же на велосипедном приводе. Те, кто по старше, работали на станках, те кто по младше — крутили педали, заодно наблюдая за работой старших: когда они подрастут им придётся слезть с велосипеда и занять рабочие места, освободившиеся после ухода их наставников в Верхний лагерь. Потом они вышли к «причалу» — хитроумному сооружению из помостов, рычагов и лебёдок, к которому раз в двое суток подходили торговые велодрезины.
— Там, откуда мы прилетели, я велосипед видел раз или два и то у кого-то из отпрысков богатеньких родителей. А у вас тут кругом велосипеды.
— Тут недалеко до Последней Мировой большой велосипедный завод стоял. Когда объявили тревогу, многие рабочие с этого завода оказались в метро. Специалистов было даже слишком много. Собственно завод и сейчас стоит, и нужных запчастей в его складах до сих пор навалом. Кстати, там есть и мастерские, в которых трудятся жители Верхнего лагеря — те станки слишком тяжело было бы тянуть сюда, да и ставить их здесь негде. Поэтому Партизаны держат монополию на производство велосипедной тяги. Электричество слишком дорого, да и не всегда и везде его используешь. А тут: крути себе педали и делай, что пожелаешь! А вот это наша школа.
Школа — это отгороженный металлической сеткой участок платформы. Четверть сотни детей в возрасте от пяти до десяти лет, сидя на лавках слушали учителей.
— Я тоже здесь училась. Раньше у нас было пять классов, сейчас сократили до четырёх. Многие не видят смысла постигать науки тем, кого через десять лет ждёт Верхний лагерь. Правда, некоторым везёт. Раз в год приезжают экзаменаторы из Центра, проводят тесты, отбирают одного-двух ребят из выпускного четвёртого класса и увозят их в Университет. Там их будут обучать сложным специальностям: врачей, электриков, агрономов, зоотехников. Специалисты не идут в Верхний лагерь. Правда до тех пор, пока могут выполнять свои обязанности или пока не совершат преступление.
Светлана рассказала, что остальные дети уже в десять лет должны были работать сначала в детском саду, потом в ткацкой мастерской, на ферме, на заготовке леса, в генераторной, участвовать в боевых действиях и задействоваться на многих других постоянных или временных работах. Детский сад стоял рядом со школой и тоже был огорожен металлической сеткой. Десятилетние воспитатели возились с оравой кричащих детей от одного до пяти лет. Здесь находились дети погибших родителей или родителей, находившихся в Верхнем лагере или тех, кто был задействован на работах.
Станция закончилась, они вышли к одному из туннелей. Здесь топтались парни и девушки, некоторые из них держали в руках те самые самострелы, которые Радист видел уже не в первый раз. Они целились и стреляли из них в мишень, которую едва было видно в темноте туннеля. Увидев интерес на лице Радиста, Светлана ловко схватила в руки один из таких самострелов:
— Вы с таким оружием, как я вижу, не знакомы. Это называется «арбалет», за сотни лет до Последней Мировой у людей на поверхности были арбалеты, но наши мало чем на них похожи. Кстати, в Муосе никто не стреляет из арбалетов лучше партизан.
Девушка начала заряжать арбалет, с азартом объясняя:
— Немного похоже на ваши автоматы, только вместо пули — стрела, вместо пороха — пружины. Вот планка с прикладом. Эти металлические зажимы и направляющие желоба удерживают стрелу до выстрела и задают ей правильное направление полёта. Сюда мы кладём стрелу. Тупой конец стрелы давит на этот упор, к которому крепятся вот эти две пружины по бокам направляющих желобов. Кстати, в некоторых арбалетах пружин бывает и четыре и шесть. Итак, оттягиваем этот рычаг, он вжимает стрелу, которая через упор натягивает пружины, а потом фиксируется во взведённом состоянии. Целимся...
Светлана быстро вскинула приклад арбалета к плечу, замерла на мгновение, нажала на спусковой крючок, освободивший зажимы. Раздался звонкий щелчок. Не смотря на кажущуюся неказистость, оружие было довольно эффективным. Светлана в присутствии Радиста с сорока шагов «уложила» одну за одной три стрелы в мишень.
Под конец экскурсии Светлана с нескрываемой гордостью показала основную достопримечательность лагеря — ферму, которая располагалась в правом туннеле, уходившем к станции Первомайской. Ферма, занимавшая полукилометровый отрезок туннеля, хорошо охранялась. Здесь стояли ряды клеток, в которых визжали свиньи и козы. Особенно удивили Радиста свиньи: они находились в тесных клетках с отверстиями для голов и практически были лишены подвижности. По мере роста туша свиньи занимала всю клетку и даже выпирала между прутьев. Взрослые свиньи в результате этого становились почти прямоугольными. Как пояснила Светлана, так свиней было легче содержать. И то, что они не бегали, а лишь только жрали, способствовало их скорейшему росту.
Свиней кормили именно тем самым растением, через которые пришлось пройти Радисту и его товарищам. Местные называли его «лесом». Заготовка леса была очень опасным занятием. В самом лесу росли «шишки», из которых выпрыгивали многометровые мощные гипертрофированные побеги. Один побег мог сломать хребет взрослому человеку, либо умертвить ядовитыми шипами. Лес не оставлял трупов — он их пожирал, впитывая через побеги. Впрочем, это Радист уже знал.
Ещё опасней были «лесники» — одичавшая часть жителей автозаводской линии метро, которые считали лес богом и его с фанатичностью охраняли. Лес давал им пищу. В лесу они очень хорошо ориентировались и легко передвигались. Они были в симбиозе с лесом и шишками. Некоторые лесники приращивали к себе шишки, что делало их ещё опасней.
Если Партизаны пытались зайти в лес слишком далеко, лесники нападали из дебрей. Для того, чтобы заготовить лес, шло пол-лагеря. Старшие с арбалетами в руках углублялись в лес, отсекая полосу от лесников, а младшие в это время заготавливали лес и переносили его в лагерь. Не проходило недели, чтобы на заготовке леса не погибли жители лагеря. А уже на следующий день лес на месте «вырубки» вырастал снова. Никто не знал, за счёт чего он растёт и чем питается. Говаривали, что это только корни основного растения, растущего где-то далеко на поверхности. Не смотря на свою агрессивность, лес всё же был основой хозяйства Нижнего лагеря — им кормили свиней, из леса научились делать одежду и циновки, он был топливом для костров.
Когда они возвращались с туннельной фермы, на подходе к станции Радист увидел снова уже встречавшийся ему здесь предмет — две соединённые перекрещенные балки, украшенные лентами. Он спросил у Светланы:
— Что это?
— Как что?! Ты не знаешь — что это?! Это — христианский крест, распятие. Символ нашей веры. Мы устанавливаем кресты на всех подходах к лагерям, чтобы отгонять нечистую силу.
Радист усмехнулся — он вспомнил! Конечно же, это крест. В московском метро хватало странных людишек, которые размахивая крестами и крестиками разных размеров, что-то там пророчествовали о Боге, грехах и Втором Пришествии. К ним никто серьёзно не относился. Где он — их Бог?
Светлана, заметив реакцию Радиста, резко спросила:
— Что тебя смешит?
— Странно, что ты веришь в эти сказки.
