— Эти не сказки и Тот, о Ком они сложены, помогают нам выжить в аду... Ну ты ещё не дорос до этого, как я вижу.
Радисту стало неловко. Очень странно, что такая на вид умная девушка, к которой он уже стал испытывать симпатию, одержима какими-то древними суевериями. Но обидеть её он не хотел — он просто не думал, что для неё это может быть так серьёзно. Неприятная заминка длилась не долго. Они как раз подошли к комнате собраний. Оттуда уже выходили уновцы и партизаны. Было видно, что те и другие остались довольны встречей. Кто-то из местных торжественно сказал:
— Кстати у нас сегодня праздник. Вы все приглашены.
То, что здесь называлось праздником, началось вечером, и отнюдь не прибавило москвичам настроения. На праздник была заколота одна «квадратная» свинья, которую тут же выпотрошили и сварили в котле. Радиста удивило, что мясо и сало разрезалось и перевешивалось на точных, аптекарских весах, после чего распределялось на тарелках идеально равными порциями. При всей скудности пропитания в московском метро во время праздников и застолий никто там при разделе порций весами никто не пользовался. Здесь же «праздничная» пайка составляла кусочек мяса с салом размером с детский кулачок.
Зато к свинине добавлялось несколько круглых или овальных комков, которые Радист поначалу принял за большие грибы. Но попробовав на вкус эту удивительно вкусную пищу он понял, что ничего общего с грибами в ней нет. Местные называли эти плоды бульбой или картофелем и были очень удивлены, что москвичи это едят и видят впервые. В Муосе картофель стал основным продуктом.
Даже из жителей Муоса мало кто помнил, что до Последней Мировой картофель в огромных количествах выращивали в Беларуси. Когда, ещё задолго до войны, случилась авария на какой-то атомной станции, загадившая полстраны, местные селекционеры начали выводить сорта культур, которые можно было бы выращивать на загрязнённых территориях. Так уж получилось, что добиться успеха они успели только в селекции «нерадиоактивного» картофеля. И их открытие фактически спасло Муос от голодного вымирания. Эффект оказался удивительным: растение само выводило из себя радионуклиды. Плоды выросшего на поверхности картофеля при проверке дозиметром «фонили» меньше, чем выращенная под землёй свинина.
Оставалась только одна проблема: картофель надо было кому-то выращивать на поверхности. Именно этим и занималось население Верхних лагерей. Каждую весну, практически весь Верхний лагерь выходил наверх. При помощи мотыг и лопат распахивали поля на бывших пустырях, лужайках и даже на кладбищах, расположенных вблизи поселений, и сажали картофель. Летом картофель также всем лагерем пропалывали от неуёмных мутировавших сорняков, а осенью собирали и пускали в пищу в Верхнем и Нижнем лагерях. Такие сельхозработы были сродни вылазкам смертников. Многие носители балахонов погибали от нападений тварей и мутантов. Те же, кому «посчастливилось», за время работ получали такую дозу радиации, от которой умирали уже через несколько сезонов. А на их место приходили другие вчерашние жители Нижних лагерей. Таковы были жёсткие условия выживания этого мира.
Было на муосовском празднике и спиртное — брага, довольно крепкая, но с очень уж неприятным запахом и тошнотворно-сладкий вкусом. Вроде бы её готовили из этого же картофеля и перетёртых побегов «леса». Пересилив себя, Радист выпил свою кружку. Но от выпитого, всё происходившее показалось ещё более мрачным.
Поводов для праздника было несколько — партизаны, как они себя называли, не могли позволить себе слишком частые торжества. Самым незначительным, почти обыденным поводом, о котором едва вспомнили, были свадьбы: двое местных парней-подростков привезли в лагерь девушек из других лагерей. Власти Муоса уже беспокоились возможными последствия кровосмешения, неизбежного при такой замкнутости поселений. Поэтому жён себе старались искать в других лагерях. И именно поэтому вдову Катю обрадовало то, что Радист — не местный.
Главным торжеством были проводы во «взрослую» жизнь трёх жителей лагеря: двух девушек и парня, которым исполнилось 23 года. Проводы сопровождались каким-то нудным ритуалом, пением гимнов и чтением молитв. Радист едва не заснул под долгие речи старейшин «о мученическом подвиге этих молодых людей, ради продолжения жизни отправлявшихся наверх». И преподносилось всё это, как почётный долг каждого партизана. Кто-то из местных шишек, наверное уже не в первый раз, громогласно сообщил, что экономика Партизан укрепляется и вскоре они смогут увеличить срок жизни в Нижнем лагере, и даже при жизни нынешнего поколения вообще отказаться от Верхних лагерей. Всё прерывалось лозунгами: «За единый Муос!».
Уходившим торжественно вручили балахоны, явно уже кем-то ношенные и не очень старательно застиранные. Радист задался вопросом, сколько людей, носивших эти балахоны, уже отошло в мир иной, и насколько сильно они загрязнены радиацией. Провожаемые держались стойко, вроде бы поддерживали общее веселье, пытались улыбаться и даже шутить. Но на их лицах лежала тень безумной тоски. В последний момент, когда в соответствии с ритуалом уходившие одели балахоны и должны были идти к гермоворотам в Верхний лагерь, а жители Нижнего лагеря подняться и рукоплескать им, одна девушка громко разрыдалась и подбежала к своим детям, схватила их, и прижав к себе, закричала: «Не хочу, я не пойду...». Дети также подняли вой. Девушку схватили, и подбежавший врач умело ввёл ей инъекцию в руку, после чего она обмякла. Её подняли на руки и понесли к гермоворотам, где её терпеливо ожидали друзья по несчастью. Люк открылся. Туда покорно, как в пасть неведомого чудовища, вошли двое и внесли третью. Пасть закрылась и праздник продолжился.
Радист был в шоке, остальные москвичи тоже застыли, переваривая происходившее. Но на самих партизан эта сцена, казалось, не произвела никакого впечатления. Или может быть они старались казаться равнодушными? Или может каждый из них не считал чей-то уход в Верхний лагерь поводом для сочувствия, потому что такая же участь вскоре ждёт и его? Местные продолжали веселиться.
По труднообъяснимой местной логике в число праздничных поводов партизаны записали и поминки по трём товарищам, погибшим в схватке с Дикими диггерами — жителями боковых туннелей. Сами похороны состоялись раньше — трупы уже захоронили в туннеле незадолго до прихода москвичей. Опять же полились пафосные речи о долге, чести и подвиге. Сидевший недалеко от Радиста Лекарь грустно прокомментировал:
— Гулять — так гулять! Умеют тут причину для веселья найти, мать твою...
К Радисту подошла Светлана, слегка подтолкнула его своим плечом, чтобы он подвинулся на своей табуретке и села вплотную к нему. Спиртного девушка, видимо, не пила, во всяком случае от неё не пахло этой гадостью, которую недавно заставил себя глотнуть Радист. От неё пахло теплом, юностью, и ещё чем- то совершенно нереальным в этом мире, чему Радист не находил названия.
— Ты знаешь, всем нам трудно поверить, что где-то есть другая жизнь, что где-то нет Верхних лагерей.
Радист повернул голову и посмотрел на Светлану. Она показалась ему необыкновенной. Может быть, потому что это была первая девушка на которую он смотрел так близко глаза в глаза, а может быть потому что она и была необыкновенной. Во всяком случае необыкновенны были её большие серо-зелёные глаза, с оттянутыми чуть ли не к самым вискам внешними уголками. Она, как и все здесь, была худа. Чуть выступающие скулы и бледность не портили лица девушки, от этого глаза казались ещё больше. Светлые прямые волосы, теперь были собраны у самых концов какой-то тёмной простой резинкой, и девушка иногда смешно теребила своими пальцами торчащие из резинки кончики волос. Когда же она улыбалась, её глаза становились совсем узкими, делая её похожей на лису. В отличии от большинства Партизанок, она была аккуратна. Ходила в очень старых, застиранных, но чистых джинсах и клетчатой рубашке. Радисту не верилось, что она — одна из смертниц, которую тоже ждёт Верхний лагерь.
— А сколько тебе?
— Мне — двадцать...
— Тебе осталось только три года?
— Аж три года! По нашим меркам это не мало.
Девушка печально улыбнулась. Радисту не хотелось не только говорить, но и думать о том, что ждёт его собеседницу, и он решил перевести разговор:
— А что укололи той девушке?
