Старшей здесь была «Купчиха» — девушка лет восемнадцати. Как рассказала Светлана, отец Купчики когда-то был старшим обоза. Когда Купчихе было четыре года, её мать не то убили, не то уволокли с собой дикие диггеры. Отец стал брать девочку с собой в походы. Потом пришёл его срок подыматься в Верхний лагерь, а она так и продолжала ходить с обозами, сначала помощницей, а последние несколько лет — старшей обоза. Она занималась коммерцией, продавая и обменивая производимые Партизанами товары и продукты.
С каждым обозом отправлялись два десятка Партизан. Этих молодых парней здесь называли «Ходоками». Они были местным спецназом. Они не были так худы, как остальные Партизаны, так как получали больший паёк. Вследствие тренировок Ходоки были покрепче сородичей, и все как один угрюмы и неразговорчивы. Одеты в плащи из неаккуратно сшитых, плохо выделанных, вонючих свиных шкур. На поверхность плащей сзади и спереди были нашиты металлические бляхи, имитирующей доспехи сомнительной прочности. На поясе, затянутом поверх плаща, слева болтался меч в ножнах, справа — колчан с десятком стрел. За спиной или в руках они держали арбалеты. На головах — довоенные армейские каски.
Старшим у них был Митяй. На вид Митяю около двадцати пяти. Видимо совет Лагерей несколько раз продлевал ему жизнь за подвиги, без которых выжить при его профессии было крайне сложно. У Митяя не было правой руки по локоть. Вроде бы он потерял её в схватке с мутировавшими тварями. На культю он привязывал древко арбалета, а ножны с мечом у него висели на левом бедре. Что-то подсказывало, что и тем и другим Митяй, не смотря на увечье, владеет никак не хуже других.
Митяй выставил четыре дозора — в ста и пятидесяти шагах спереди и сзади основного обоза, так, чтобы впереди идущие были видны в свете фонарей сзади идущих. Дехтер, проявляя нескрываемый скептицизм по поводу вооружения Партизан, пытался настоять на том, чтоб в первый дозор пустили его. Митяй кратко ответил:
— Не умеешь слышать туннель. Не умеешь быть тихим. Иди с обозом.
Дехтер начал пререкаться, однако Митяй грубо толкнул его в грудь заряженным арбалетом на культе и ответил:
— Я должен вас довести живыми... Хотя бы кого-то, — после чего развернулся и направился в сторону первого дозора.
Шестнадцать партизан и Москвичей вскарабкались на велодрезины и стали крутить педали. Дрезины были нагружены свиным мясом, картофелем, свиными шкурами и какой-то продукцией из Партизанских мастерских. Радист, оказавшийся в седле первой велодрезины, уже через несколько минут обливался потом и сопел. Он видел, что Партизаны к этому делу привыкшие. Не смотря на физическую нагрузку, все они сжимали арбалеты и смотрели в оба. Радист, поначалу, подражая им, стянул свой АКСУ, но потом забросил его обратно за спину и стал изо всех сил давить руками на колени, чтобы облегчить нагрузку.
Не смотря на несуразность конструкции, дрезины шли очень тихо, едва шурша. Видимо механизм был хорошо подогнан и смазан. Колонна напоминала похоронную процессию: только шуршание дрезин, сопения ездоков, да Светлана с Купчихой о чём-то своём едва слышно перешёптывались, идя между двумя дрезинами.
Радист отметил про себя, что туннели в Минском метро поуже и ещё менее уютны, чем в Москве. Стены были сырыми, кое-где капало с потолка, между рельсами были лужи.
Из-за медленного хода нагруженных дрезин и неторопливой манеры движения дозорных, путь до следующей станции занял никак не меньше двух часов. Но Радисту показалось, что прошли сутки.
Вдали послышалось:
— Кто?
— Свои. Партизаны. с Тракторного.
— Митяй — ты?
— А то кто ж?
— Ну заходьте хлопцы... А Купчиха с вами?
— А то как же.
Дрезины вкатились на следующую станцию, вход в которую был увенчан привычным здесь распятием.
Центром Конфедерации Партизан являлась станция Пролетарская. Это была самая многолюдная станция Конфедерации. По размерам она не больше Тракторного, но населена едва не в два раза плотнее. Всё пространство станции, почти до самого потолка, было занято стеллажами и настилами, соединёнными переходами и лестницами, на которых ютились хижины, мастерские, прочие помещения Партизан. В целях экономии пространства этажи здесь очень низкие, метра в полтора, и поэтому в хижинах в полный рост стоять могли только дети. И лишь по самому центру платформы проходила узкая тропа центральной «улицы» лагеря, над которой свисали, словно корабельные флаги, верёвки с вывешенной для сушки одеждой.
На станции было ещё шумней и суетливей, чем на Тракторном. От чудовищной скученности здесь было душно и первое время казалось, что дышать этим влажным смрадным воздухом просто невозможно. Местные жители здесь не отличались аккуратностью и изяществом, но всё же бросалось в глаза, что живут здесь получше, чем на Тракторном. На Пролетарской также был Верхний лагерь, но уходили туда только в 26 лет. Долгоживущих специалистов здесь тоже больше. Благодаря тому, что Пролетарская находилась между дружественными Партизанскими Лагерями, на оборону здесь тратилось меньше сил и средств, и больше населения было задействовано на выращивание картофеля в Верхнем лагере и на мастерских и в оранжерее в Нижнем. Один из туннелей между Пролетарской и следующей станцией — Пролетарской, был отведён под сельское хозяйство и переоборудован в оранжерею. Трудолюбивые Партизаны, натаскали сюда откуда-то нерадиоактивного торфа с песком, провели освещение и выращивали пшеницу и овощи. То, что с питанием здесь дело обстоит лучше, было заметно по лицам Пролетарцев — они не были такими измождёнными, как у жителей Тракторного.
Велодрезины остановились на путях, над которыми также установлены сводчатые настилы с ютящимися на них хижинами. Отряд сопровождал молодой дозорный. Светлана дозорному объясняла, что за странные посланники идут с обозом. Он с изумлением и восторгом рассматривал уновцев. Когда они поднялись на платформу, дозорный попросил их подождать, а сам исчез в лабиринте тесных коридоров. Спустя несколько минут он вернулся с несколькими мужчинами и женщинами разных возрастов из числа Специалистов и местного начальства. Они подозвали Светлану к себе, и что-то долго у неё расспрашивали. Девушка им живо объясняла, то и дело показывая в сторону москвичей. Недоверие на лицах руководства Пролетарской таяло, и в конце концов они сами подошли к гостям. Сорокалетний бородатый мужик, в неком подобии кожаной униформы, обратился к приезжим:
— Лагерь Партизан станции Пролетарская рад приветствовать вас. Я — капитан милиции Степан Дубчук — зам командира Лагеря по обороне и внутренней безопасности. Светлана сообщила, кто вы и с какими благородными целями прибыли в Муос. Мы рады...
— Да брось, ты Стёпа, херню молоть... Ты людей в ратушу зови, накорми людей, а потом своими официальностями сыпь, — прервала оратора молодая несимпатичная женщина в очках. Она сама подошла к прибывшим и стала жать им руки со словами:
— Специалист по внутренней экономике, Анна Лысенко, просто Аня, очень рада...
Бородатый Степан, немного замявшись, заулыбался и тоже стал пожимать руки москвичам, а некоторых даже обнимать, уже совсем по-простому приговаривая:
— Здравствуйте, братцы, здравствуйте... Господи, неужели ты наши молитвы услышал... Может что-то изменится... А-а-а?.. Может жизнь наладится теперь-то...
Другие руководители лагеря из числа встречавших также подходили и радушно приветствовали уновцев. Весть о прибытии посланцев из другого города, вмиг облетела Пролетарскую. Люди стали подходить, загораживая и без того узкие проходы между многоэтажными строениями на платформе, свешивались из окон и дверных проёмов хижин и мастерских, опускались и подымались на лестницы, чтобы лучше увидеть иногородцев.
Неожиданно для москвичей благожелательное настроение местного руководства как пламя охватило
