Редактирование продолжалось еще с полчаса. А когда письмо было готово, Николай Иванович привычным движением сунул его в ящик письменного стола и сказал жене:
- Ну вот и все.
Две страницы
Было это так давно, что, вспоминая то время, все дни теперь представляются солнечными и радостными.
Работал я тогда выпускающим в издательстве. Располагалось оно на тихой улочке в старом двухэтажном особнячке.
Наш производственный отдел занимал на втором этаже одну комнату, вероятно, бывшую спальню, потому что, как только я приходил на работу, мне сразу хотелось спать. И я торопился быстрее покинуть издательство, что вплотную совпадало со служебными интересами. Рукопись, верстка, сверка, чистые листы, сигнальный экземпляр - все это, вызывающее в душе писателя благоговейный трепет, я носил в кирзовом портфельчике из издательства в типографию и обратно, и самая хорошая для меня книга была та, где меньше листов.
Хорошо было весной или в золотую осеннюю пору не торопясь брести переулками, разглядывать афиши, газеты. Или в дождь сидеть в пустом утреннем кафе и смотреть, как по тротуарам бегут куда-то по лужам люди.
В типографиях работало много молодых разговорчивых женщин. Если я попадал в обеденный перерыв, я пил с ними чай. Случалось, ходил для них в магазин, а чаще просто слонялся по цехам. Дни катились один за другим плавно и легко. А то, что они катятся легко лишь под горку, я еще не знал. Это теперь, как только мне становится хорошо, я сразу настораживаюсь и смотрю по сторонам.
А тогда, в тот солнечный, жаркий, июльский день, я, широко улыбаясь, вошел в типографию и выложил на стол технолога по набору рукопись, в которой, как тут же выяснилось, не хватало последних двух страниц. В портфеле были еще пирожки в промасленной бумаге, сырые плавки и в углу мятая пробка от кефира. А двух страничек не было.
Технолог Мария Петровна - добрая женщина, после того, как я достал пробку и пирожки, сказала, чтобы я не волновался и позвонил своему начальнику. Я позвонил. Василий Владимирович - человек мягкий и болезненный, обреченно сказал: 'Я так и знал!', а потом замолчал, видимо, полез за валидолом.
Я представил, как он кладет в рот таблетку, и закричал в трубку: 'Василий Владимирович, не волнуйтесь! Они здесь, здесь они!'
Мария Петровна глядела на меня внимательно, словно я ей колбасу из магазина принес, но сдачу отдать забыл. Я поспешил и ее заверить: 'Я сейчас все принесу!'
Забрал рукопись, вышел из типографии и сел тут же неподалеку на бульваре на лавочку. И стал вспоминать, где мог потерять страницы: на пляже или в кино? В кино я только купил билеты на вечер, они вот - в кармане. На пляже? 'Точно! - вспомнил. - Когда я съел там один пирожок, чем-то вытирал руки...'
Рядом в песочнице малыши лепили куличики, пенсионеры на соседней лавочке играли в шахматы. 'Хорошо быть малышом или пенсионером', - подумал я и немного успокоился. А когда человек спокоен, ему легче принять нужное решение. И я решил сам дописать те две страницы. Вспомнил автора рукописи - писателя в очках и с привычкой почесывать за ухом, и окончательно утвердился в своем намерении.
Рукопись обрывалась на словах 'Он решил завтра же...'. Как я разобрался, речь в книге шла о строительстве завода и о любви. Завод построили, но вот вернулся ли главный герой к своей жене, оставалось неизвестным. Сначала я подумал, что вернулся. А потом засомневался: два дела в одной книге не могли кончиться удачно.
Съел пирожки, выбросил из портфеля пробку и подумал: 'А что - мне больше всех надо? Пускай вернется, а если ему не понравится, уйдет опять!' Достал записную книжку и на пустых страничках 'Э', 'Ю', 'Я' продолжил: '...вернуться к своей жене, но не навсегда'.
Написал и тут же остро ощутил, что больше не смогу сочинить ни слова. От робкой попытки описания природы: 'Было лето, было жарко, хотелось кваса, а его не было', сразу отказался.
Я почти физически чувствовал, как стрелки часов, завершая круг, затягивают на мне петлю. Надо было срочно что-то делать! Вспомнил школьные уроки литературы, сочинения... и спасительная мысль пришла сама собой - списать!
В библиотеке на просьбу получить книгу про строительство и любовь мне охотно выдали целую стопку. Привычно, как сочинение из учебника, заменяя осень на весну, Петра Филипповича на Филиппа Петровича, я переписал последние две страницы из книги, где фотография автора походила на того писателя в очках.
В типографии, пока секретарша Танечка маникюрила свои ноготки, я выстукал на пишущей машинке две странички и с облегчением сдал рукопись технологу.
И вроде бы все сошло удачно, но с того дня поселилась во мне ноющая тревога. Я старался быстрее возвращаться из типографии в издательство и с порога вопросительно заглядывал в глаза Василию Владимировичу. Первым кидался к зазвонившему телефону. И что же? Мое поведение Василий Владимирович истолковал неправильно, меня скоро перевели на повышение, и я уже больше не ходил по типографиям, а сидел за канцелярским столом и поглядывал в окно, как птичка из клетки.
А книга та, как ни удивительно, вышла с двумя моими страничками. Я часто вспоминаю тот случай и думаю: может быть, я переписал две страницы у того же самого писателя, тем более что они и внешне были похожи? А может быть?..
'Нет, - всякий раз невольно теряюсь я, - тут определенно какая-то загадка!'
Давно это было. Так давно, что, кажется, и не было никогда...
Телевизор
Иван Сергеевич Подоконников сидел в кресле, держал в руках журнал с юмористическим рассказом и возмущался:
- Черт знает что! Юмористический рассказ называется - плакать хочется! И ведь деньги еще за это получают, пи-са-те-ли! Да я... Да что я, любой дурак и то смешнее придумает!
Иван Сергеевич отвел душу и перевернул страницу. На следующей странице было напечатано: 'Объявляется конкурс на лучший юмористический рассказ. Приглашаются все желающие. Премия триста рублей'.
Иван Сергеевич крякнул и почесал затылок: 'Ишь ты, петрушка какая! Триста рябчиков - считай, это... новый телевизор!'
Он посмотрел в угол, представил, что там вместо старого телевизора стоит новый, и подумал: 'Попробовать, что ли?'
Он стал вспоминать смешные случаи и вспомнил, как Трофимов, что живет в соседнем подъезде, шел сдавать посуду, поскользнулся и упал.
'Это и опишу!' - решил Иван Сергеевич.
'Однажды Трофимов, что живет в соседнем подъезде, - старательно выводил он, - шел сдавать посуду, поскользнулся и упал'.
Иван Сергеевич поставил точку, перечитал и попробовал хихикнуть - не хихикалось.
'Да что же это такое! - начал нервничать он. - Ведь смешно же было! А может быть, это мне, автору, не смешно, а другой, может, от смеха лопнет?'
- Сим! - позвал Иван Сергеевич жену.
- Чего? - откликнулась та из кухни.
- Тут вот, Сим, рассказ в журнале смешной напечатан, - приврал Иван Сергеевич и от смущения
