нетерпеливо выхватила трубку.
– Я не понимаю, что происходит? – истерично закричала она. – Какие пробки?! О чем ты вообще говоришь? На метро надо было ехать! Меня не волнует, где ты оставишь машину! Объедут! Значит, так – у нас разногласия с фотографом. Да, она не понимает, как меня фотографировать, она вообще, по-моему, не профессионал...
Лиза в шоке уставилась на Вику, которая для того, чтобы обругать ее, Лизу, позвонила Лене и теперь говорила о ней при ней же в третьем лице. Вот это да! Вот стерва!
Вика сунула ей телефон.
– Ты где пропадаешь? – поинтересовалась Лиза.
– Да бред! – возмущалась испуганная Лена. – На набережной пробка, не выбраться. И ко всему прочему, мобильный разрядился! Еле зарядила – сначала зарядка что-то не работала... А я даже перебраться в правый ряд не могу! Короче, ты с Викой не спорь – она всех нас оптом уволит под горячую руку, и еще мы должны будем – за моральный ущерб. Она с Королевым и Фридкесом в дым разругалась, так что не думай, что ты одна такая умная. Ясно?
– Ясно, – согласилась Лиза.
– Зачем ты мне взял «Версаче»? – шипела Вика на Константина. – С ума сошел? Кто вообще носит «Версаче»?
– Мадонна, – сопротивлялся Кокаев.
– Мадонна «Версаче» рекламирует! – Вика всплеснула руками. – А носят «Версаче» в Житомире и в Урюпинске!
– Хорошо, не будет «Версаче»... – лениво соглашался Костя.
– И убери его подальше! – распоряжалась Вика. – Чтоб он с Марком Джекобсом и рядом не лежал!
«Теперь я понимаю, – устало размышляла Лиза, – кого инквизиторы сжигали на кострах».
Никита уехал, Маша осталась в беседке одна.
Утро было свежим, солнечным, от реки пахло водой, липы цвели, и шиповник наполнял воздух душным ароматом – уезжать не хотелось!
«Все-таки город – бетономешалка, – думала Маша. – Мы все вертимся и крутимся и даже не замечаем, что вокруг нас – пыль, песок и грязь».
Она вдруг так живо вообразила, что просыпается здесь каждое утро, и лето встречает ее шелестом листьев, а зима – ослепительно белой далью, и воздух скрипит от чистоты, в нарядной кормушке прыгают птички, и можно вернуться из города и встать на лыжи, и в баню – хоть каждый день, и точно знаешь, как зовут соседей, и все они – вежливые, сытые, на хороших машинах, а вокруг порядок, красота, охрана и сады с клумбами...
И всего на двадцать километров дальше Куркина – так что ей не привыкать.
Маша встрепенулась, вспомнив, что Никита вообще-то ей никто. То есть, с одной стороны, он ее любовник, но в любви, собственно, не клялся и замуж тем более не звал. Так что соседи, клумбы и лыжи – все это перспективы неопределенного и расплывчатого будущего. Но Маша отчего-то была уверена, что сейчас для нее нет ничего невозможного. Что мечты для того и существуют, чтобы воплощаться в реальность. И эта уверенность пьянила, кружила голову, и даже было немного страшно – так, как бывает на американским горках, когда удовольствие переплетается с ужасом, но ты готов пережить страх ради того, чтобы ощутить острое наслаждение.
Трубка сначала завибрировала, запрыгала, а потом разразилась звонком.
– Ты представляешь! – задыхалась Лариса, ее коллега с работы. – Олег вчера вышел из дома, пошел в гараж, а ему по дороге на голову упала картофелина! Какие-то дети швыряли картошку из окна, с восьмого этажа, попали прямо по башке!
То, что бывший подлый начальник получил по репе, обогрело душу, но особенной радости не доставило – все-таки она уже уволилась.
– И ты представляешь – сотрясение мозга! – волновалась Лариса.
– Да ладно тебе! – оживилась Маша, вспомнив давнее желание поставить начальнику мозги на место. – Прямо сотрясение?
– А ты думала! Наверное, была крупная картошка. Трансгенетическая, или как там это называется...
– Бывает ведь в жизни... – Маша задумалась и продолжила: – Справедливость.
– Бог с тобой! – расстроилась Лариса. – Все-таки человек в больницу попал.
– Он не человек, – вздохнула Маша. – Он биоробот.
Глава 11
Варя чувствовала себя настоящей писательницей. Весь день она сидела за компьютером с чашкой капуччино, пачкой сигарет, апельсиновым соком и творила, творила, творила. Время от времени выходила, прикурив «Мальборо», на террасу, усаживалась в шезлонг, подставляла лицо солнцу – грела мозги, делала короткий перерыв, чтобы попробовать восхитительный «цезарь» от Натальи Андреевны, а ближе к шести с удовлетворением откинулась в кресле, перечитала написанное и отправила краткое содержание будущего фильма Сергею.
Ей понравилось то, что она сделала. С редким снисхождением к себе Варя осталась довольна поворотами сюжета, характерами главных героев, их мотивациями, завязками-развязками и даже основной идеей, которая вырисовалась в середине работы.
Варя была уверена, что получается хит, что все будут в восторге, что кино выйдет культовое, что все начнут писать, говорить и восторгаться, что ее ждет слава, заоблачные гонорары и вилла в Малибу.
И Богдан – чуткий, внимательный, близкий – лучший в мире спутник жизни, друг и возлюбленный. В его библиотеке, на столе, обтянутом зеленой кожей, так отлично работалось! Варя пребывала в блаженстве: у нее есть любимый мужчина, есть фантастическая квартира, Наталья Андреевна, ультрамодный ноутбук, терраса с видом на Москву...
И действительно, почему не она? Почему какая-нибудь Клава, приехавшая в столицу из Петрозаводска, сбежав от папы-дальнобойщика и мамы с глазами больной собаки, может выцарапать себе красивую жизнь и мужчину, за которым власть, могущество и все соблазны мира? Почему эти Клавы живут в особняках за три миллиона и в квартирах на Остоженке?
Приезжие девочки с блестящими от голода глазами, девочки, у которых от зависти румянятся щеки, девочки, которые очень серьезно, жестоко и зло ругают мужчин – мог ведь машину купить, но не купил, гад! Что ему стоит купить эту машину? Какая разница, сколько потратить – тысячу или десять? Почему у Гали машина есть – новая, серебристая, а у меня, Клавы, нету? Я хуже в постели? Да, надо делать вид, что он вообще ничего не стоит, что вон там, за углом, очередь ко мне стоит из тех, кто и машину купит, и квартиру... Ведь как еще бедной девушке обзавестись жильем? Да пойдет она работать, пойдет, но толку- то?
Варя все это знала наизусть: как они приезжают из своих пятиэтажек, где на каждом этаже куча – то ли от собаки, то ли от человека, и пахнет так, что в животе все переворачивается, и несчастный кодовый замок каждый день выколачивает дядя Коля – потому что с пьяных глаз ну никак не понимает, что с этим замком делать и зачем вообще этот замок нужен, если очень после пива приспичило.
А в столице находится пожилой благодетель и со старомодной учтивостью дарит «Шанель» и «Диор» дарит, и жизнь кажется такой легкой, и надо только ходить из одного кафе в другое, потому что уж, конечно, лучше, когда помоложе, и посимпатичнее, но мы не гордые, с лица воду не пить, главное, чтобы все как у Ульяны или у Ксении, так как преимуществ у всех этих Ксений никаких нету, и МГИМО тут не поможет – главное, голова на плечах и хватка покрепче...
Варя скрывала от других, но себе признавалась откровенно: она сноб, решительный и безжалостный сноб. Она ненавидела наглых девочек с южным акцентом, ненавидела их провинциальную самоуверенность и все эти глупые мыслишки насчет того, что «москвичи вялые и ленивые».
«Хочешь чего-то добиться – работай», – повторяла она про себя, и мама ей повторяла, и все ее отчимы, и родной отец повторяли. И они знали, о чем говорили.
Дедушка со стороны отца был писателем, он оставил семье две квартиры у метро «Аэропорт»,
