демонстрировать хотя бы минимум хороших манер. Ты не имеешь права прийти ко мне в гости и сразу же, как какой-нибудь дикий волк, сожрать все угощение.
Орсон смотрел в глаза Рузвельту, словно раздумывая, удастся ли ему удержаться в рамках приличий и не превратиться в волка перед лицом такого соблазна.
Рузвельт выдержал его взгляд не моргнув.
Видимо, решив, что это не пустые угрозы, пес перенес все свое внимание на три лежавших перед ним печенья. Он смотрел на них с такой безысходной любовью, что я уже начал подумывать, не попробовать ли и мне эту вкуснотищу.
– Хороший песик, – похвалил Рузвельт.
Он взял со стола пульт дистанционного управления и нажал на нем кнопку. Странно, как ему это удалось.
Пальцы у него были такими толстыми, что казалось, они не могут нажимать меньше трех кнопок сразу. Позади Орсона поползла вверх автоматическая шторка, за которой обнаружилась ниша, уставленная загадочными электронными приборами со светящимися шкалами.
Щелкнув, включился большой монитор. Экран оказался разделенным на четыре части, на каждой из которых были видны различные участки затянутого туманом причала и залива со всех четырех сторон от «Ностромо».
– Что это? – поинтересовался я.
– Система безопасности. – Рузвельт положил пульт дистанционного управления. – Если кто-нибудь приблизится к яхте, датчики движения и инфракрасные сенсоры немедленно засекут его и оповестят нас.
Затем телескопические линзы автоматически фокусируются на незваном госте – раньше, чем он успеет приблизиться, и мы тут же узнаем, с кем имеем дело.
– А с кем мы имеем дело?
Человек-гора неторопливо сделал два больших глотка из чашки и только потом сказал:
– Ты, по-моему, и без того знаешь чересчур много.
– Что вы имеете в виду? Кто вы?
– Я – это я, и никто больше, – откликнулся он. – Всего лишь старый Рузи Фрост. Если ты полагаешь, что я, возможно, один из тех, кто за всем этим стоит, то ошибаешься.
– А кто за этим стоит? И за чем именно?
Глядя на монитор, разделенный на четыре части, в каждую из которых передавался сигнал одной из четырех камер наблюдения, он сказал:
– Если удача еще не отвернулась от меня, они пока не знают, что мне о них известно.
– О ком? О людях из Уиверна?
Рузвельт вновь повернулся ко мне.
– Они уже не только в Уиверне. Теперь они – и в городе. Я не знаю, сколько их. Может быть, пара сотен, может, полтысячи, но не больше. По крайней мере пока. Впрочем, нет сомнений, что это быстро распространяется и уже вышло за пределы Мунлайт-Бей.
– Что-то вы темните, – непонимающе сказал я.
– Да, насколько могу.
Не говоря больше ни слова, Рузвельт встал, взял кофейник и вновь наполнил наши чашки. Судя по всему, он намеревался раздразнить мое любопытство, хотел, чтобы я ждал дальнейших кусочков информации с таким же нетерпением, как бедный Орсон – разрешения съесть свое печенье.
Пес облизал крышку стола вокруг трех лежащих на нем печений, но его язык ни разу не прикоснулся к лакомству.
Когда Рузвельт снова занял свое место за столом, я спросил:
– Если вы не имеете ничего общего с теми людьми, откуда же вы знаете о них так много?
– Не так уж много я и знаю.
– По крайней мере вам известно гораздо больше, чем мне.
– Я знаю только то, что мне рассказывают животные.
– Какие именно?
– Уж не твоя собака, это точно.
Орсон оторвался от созерцания лакомств и поглядел на меня.
– Он у тебя самый настоящий сфинкс, – сказал Рузвельт.
Видимо, сам того не заметив, вскоре после заката я шагнул в зачарованное зеркало и оказался в стране, где не было ничего невозможного.
– Тебе и не надо знать всего – лишь то, после чего ты поймешь, что должен забыть все виденное в гараже больницы и позже – в крематории.
Я выпрямился на стуле, будто кто-то дернул меня за волосы.
– Вы – один из них!
