растворены?А базарами колоссальнымибарабанит жабрами в жестьто, что было теплом, глазами,на колени любило сесть…»– Не могу, – говорит Володька, —лишь зажмурюсь —в чугунных ночах,точно рыбы на сковородках,пляшут женщины и кричат! Третью ночь как Костров пьёт.И ночами зовёт с обрыва.И к немуявляетсярыба —чудо-юдо озёрных вод! «Рыба,летучая рыба, с гневным лицом мадонны,с плавниками белыми, как свистят паровозы,рыба,Рива тебя звали,золотая Рива,Ривка, либо как- нибудь ещё,с обрывкомколючей проволоки или рыболовным крючкомв верхней губе, рыба,рыба боли и печали,прости меня, прокляни, но что-нибудь ответь…»Ничего не отвечает рыба.Тихо.Озеро приграничное.Три сосны.Изумлённейшее хранилищежизни, облака, вышины.Бирман 1941,Румер 1902,Бойко, оба 1933.1965АХИЛЛЕСОBО СЕРДЦЕВ дни, неслыханно болевые,быть без сердца – мечта.Чемпионы лупили навылет —ни черта!Продырявленный, точно решёта,утишаю ажиотаж:«Поглазейте в меня, как в решётку, —так шикарен пейзаж!»Но неужто узнает ружьё,где,привязано нитью болезненной,бьёшься ты в миллиметре от лезвия,ахиллесовосердцемоё?!Осторожнее, милая, тише…Нашумело меняя места,я ношусь по России —как птицаотвлекает огонь от гнезда.Всё болишь? Ночами пошаливаешь?Ну и плюс! Не касайтесь рукою шершавою —я от судороги валюсь! Невозможно расправиться с нами.Невозможнее – выносить.Но ещё невозможней —вдруг снайперсрежетнить!1965ФРАГМЕНТЫ ИЗ ПОЭМЫ1«Милая, только выживи, вызволись из озноба,если возможно – выживи, ежели невозможно — выживи,тут бы чудо! – лишь неотложку вызвали… выживи!..как я хамил тебе, милая, не покупал миндалю,милая, если только —шагу не отступлю…Если только…»2«Милый , прости меня, так послучалось,просто сегоднявсё безысходное – безысходней,наипечальнейшее – печальней.Я поняла – неминуема крышкав этом колодце,где любят – не слишком,крикнешь – не слышно,ни одна сволочь не отзовётся!Всё окружается сеткой железной.Милый, ты рядом. Нет, не пускает.Сердце обрежешь, но не пролезешь.Сетка узка мне.Ты невиновен, любимый, пожалуй.Невиноватые – виноватей.Бьёмся об сетку немилых кроватей.Ну хоть пожара бы! Я понимаю, это не метод.Непоправимое непоправимо.Но неужели, чтобы заметили, —надо, чтоб голову раскроило?!Меня не ищи. Ты узнаешь от матери,что я уехала в Алма-Ату.Со следующей женщиной будь повнимательней.Не проморгай её, женщину ту…»3Открылись раны —не остановишь, —но сокровеннооткрылось что-то,свежо и ноюще,страшней, чем вены.Уходят чувства,мужья уходят,их не удержишь,уходит чудо,как в почву воды,была – и где же? Мы, как сосуды,налиты синим,зелёным, карим,друг в друга сутью,что в нас носили,перетекаем.Ты станешь синей,я стану карим,а мы с тобоюнепрерываемо переливаемыиз нас – в другое.В какие ночи,какие виды,чьих астрономищ?Не остановишь —остановите! —не остановишь.Текут дороги,как тесто, город,дома текучи,и чьи-то ушитекут, как хобот.А дальше – хуже!А дальше…Всё течёт. Всё изменяется.Одно переходит в другое.Квадраты расползаются в эллипсы.Никелированные спинки кроватейтекут, как разварившиеся макароны.Решётки тюрем свисают,как кренделя или аксельбанты.Генри Мур,краснощёкий английский ваятель,носился по биллиардному сукнусвоих подстриженных газонов.Как шары, блистали скульптуры,но они то расплывались, как флюс,то принималиизящные очертания тазобедренныхсуставов.«Остановитесь! – вопил Мур. – Выпрекрасны!..»Не останавливались.По улицам проплыла стайка улыбок.На мировой арене, обнявшись, пыхтели два борца.Чёрный и красный.Их груди слиплись. Они стояли, походя сбокуна плоскогубцы, поставленные на попа.Но – о ужас!На красной спине угрожающе проступиличёрные пятна.Просачивание началось.Изловчившись, красный крутил ухосоперникаи сам выл от боли —это было его собственное ухо.Оно перетекло к противнику.Мцхетский замоксползалпо морщинистой коже плоскогорья,как мутная слезаобиды за человечество.Букашкина выпустили.Он вернулся было в бухгалтерию,но не смог её обнаружить,она, реорганизуясь, принимала новые формы.Дома он не нашёл спичек.Спустился ниже этажом.Одолжить.В чужой постели колыхалась мадамБукашкина.«Ты как здесь?»«Сама не знаю – наверно, протеклачерез потолок».Вероятно, это было правдой.Потому что на её разомлевшей коже,как на разогревшемся асфальте,отпечаталась чья-то пятерня с перстнем.И почему-то ступня.Радуга,зацепившись за два каких-то гвоздя в небе,лучезарно провисала,как ванты Крымского моста.Вождь племени Игого-жо искал новые формыперехода от коммунизма к капитализму.Всё текло вниз, к одному уровню,уровню моря.Обезумевший скульптор носился,лепил,придавая предметам одному ему понятныеидеальные очертания,но едва вещи освобождались от его пальцев,как они возвращались к прежним формам,подобно тому, как расправляютсягрелкиили резиновые шарики клизмы.Лифт стоял вертикально над половодьем,как фермапо колено в воде.«Вверх – вниз!»Он вздымался, как помпа насоса.«Вверх – вниз!»Он перекачивал кровь планеты.«Прячьте спички в местах, недоступных детям».Но места переместились и стали доступными.«Вверх – вниз!»Фразы бессильны. Словаслиплисьводнуфразу.Согласные растворились.Остались одни гласные.«Оаыу аоии оааоиаые!..»Это уже кричу я.Меня будят.Суют под мышку ледянойградусник.Я с ужасом гляжу на потолок.Он квадратный.P. S.Мне снится сон. Я погружённа дно огромной шахты лифта.Дамоклово,неумолимомне на затылокмчитсяон!
