глохну. А в глотке щекотно!Паук заселил моё левое ухо,а в правом сверчок верещит, как трещотка.Мой голос жужжит, как под склянкою муха.Из нижнего горла, архангельски гулкая,не вырвется фуга пленённого духа.Где синие очи? Повыцвели буркалы.Но если серьёзно – я рад, что горюю,я рад, что одет, как воронее пугало.Большая беда вытесняет меньшую.Чем горше, тем слаще становится участь.Сейчас оплеуха милей поцелуя.Дешёв парадокс, но я радуюсь, мучась.Верней, нахожу наслажденье в печали.В отчаянной доле есть ряд преимуществ.Пусть пуст кошелёк мой. Какие детали!Зато в мочевом пузыре, как монеты,три камня торжественно забренчали.Мои мадригалы, мои триолетыпослужат обёрткою в бакалееи станут бумагою туалетной.Зачем ты, художник, парил в эмпиреях,к иным поколеньям взвивал свой треножник?!Всё прах и тщета. В нищете околею.Таков твой итог, досточтимый художник.1975* * *Как сжимается сердце дрожьюза конечный порядок земной.Вдоль дороги стояли рощии дрожали, как бег трусцой.Всё – конечно, и ты – конечна.Им твоя красота пустяк.Ты останешься в слове, конечно.Жаль, что не на моих устах.1976* * *Как хорошо найтицветы «ни от кого»!Всю ночь с тобой на тыфиалок алкоголь.Ничьи леса и гатьвздохнули далеко.Как сладостно слагатьстихи ни для кого!1977ПЬЕТАСколько было тьмы непониманья,чтоб ладонь прибитая Христапротянула нам для умываньяпригорошни, полные стыда?И опять на непроглядных водахстоком осквернённого прудалилия хватается за воздух —как ладонь прибитая Христа.1977УЕЗДНАЯ ХРОНИКАМы с другом шли. За вывескою «Хлеб»ущелье дуло, как депо судеб.Нас обступал сиропный городок.Мой друг хромал. И пузыри земли,я уточнил бы – пузыри асфальта —нам попадаясь, клянчили на банку.– Ты помнишь Анечку-официантку?Я помнил. Удивлённая лазурьеё меж подавальщиц отличала.Носила косу, говорят, свою.Когда б не глаз цыганские фиалки,её бы мог писать Венецианов.Спешила к сыну с сумками, полнатакою тёмно-золотою силой,что женщины при приближенье Анькимужей хватали, как при крике «Танки!»Но иногда на зов: «Официантка!» —она душою оцепеневала,как бы иные слыша позывные,и, встрепенувшись, шла: «Спешу! Спешу!»Я помнил Анечку-официантку,что не меня, а друга целовала,подружку вызывала, фарцевалаи в деревянном домике жила(как раньше вся Россия, без удобств).Спешила вечно к сыну. Сын однаждыеё встречал. На нас комплексовал.К ней, как вьюнок белёсый, присосался.Потом из кухни в зеркало следили делал вид, что учит «Песнь о Данко».– Ты помнишь Анечку- официантку?Её убил из-за валюты сын.Одна коса от Анечки осталась.Так вот куда ты, милая, спешила!– Он бил её в постели, молотком,вьюночек, малолетний сутенёр, —у друга на ветру блеснули зубы. —Её ассенизаторы нашли.Её нога отсасывать мешала.Был труп утоплен в яме выгребной,как грешница в аду. Старик, Шекспир…Она летела над ночной землёй.Она кричала: «Мальчик потерялся!»Заглядывала форточкой в дома.«Невинен он, – кричала, – я самаударилась! Сметана в холодильнике.Проголодался? Мальчика не вижу!» —и безнадёжно отжимала жижу.И с круглым люком мерзкая доскаскользила нимбом, как доска иконы.Нет низкого для Божьей чистоты!– Её пришёл весь город хоронить.Гадали – кто? Его подозревали.Ему сказали: «Поцелуй хоть мать».Он отказался. Тут и раскололи.Но не назвал сообщников, дебил.Сказал я другу: – Это ты убил.Ты утонула в наших головахмеж новостей и скучных анекдотов.Не существует рая или ада.Ты стала мыслью. Кто же ты теперьв той новой, ирреальной иерархии —клочок ничто? тычиночка тоски? приливы беспокойства пред туманом?Куда спешишь, гонимая причиной,необъяснимой нам? зовёшь куда?Прости, что без нужды тебя тревожу.В том океане, где отсчёта нет,ты вряд ли помнишь 30–40 лет,субстанцию людей провинциальныхи на кольце свои инициалы?Но вдруг ты смутно вспомнишь зовы этии на мгновение оцепеневаешь,расслышав фразу на одной планете:«Ты помнишь Анечку-официантку?»Гуляет ветр судеб, судебный ветер.1977СКУЛЬПТОР СBЕЧЕЙСкульптор свечей, я тебя больше годавылепливал.Ты – моя лучшая в мире свеча.Спички потряхиваю, бренча.Как ты пылаешь великолепноволей Создателя и палача! Было ль, чтоб мать поджигала ребёнка?Грех работёнка, а не барыш.Разве сжигал своих детищ Конёнков?Как ты горишь!На два часа в тебе красного воска.Где-то у коек чужих и афишстройно вздохнут твои краткие сёстры,как ты горишь.Как я лепил свое чудо и чадо!Вёсны кадили. Капало с крыш.Кружится разум. Это от чада.Это от счастья, как ты горишь! Круглые свечи. Красные сферы.Белый фитиль незажжённых светил.Тёмное время – вечная вера.Краткое тело – чёрный фитиль.«Благодарю тебя и прощаюза кратковременность бытия,пламя пронзающее без пощадыпо позвоночнику фитиля.Благодарю, что на миг озаримомною лицо твое и жильё,если ты верно назвал своё имя,значит, сгораю по имя Твоё».Скульптор свечей, я тебя позабуду,скутер найму, умотаю отсюда,свеч наштампую голый столбняк.Кашляет ворон ручной от простуды.Жизнь убывает, наверное, так,как сообщающиеся сосуды,вровень свече убывает в бутылке коньяк.И у свечи, нелюбимой покуда,тёмный нагар на реснице набряк.1977ГИБЕЛЬ ОЛЕНЯМеня, оленя, комары задрали.Мне в Лену не нырнуть с обрыва на заре.Многоэтажный гнус сплотился над ноздрями —комар на комаре.Оставьте кровь во мне – колени остывают.Я волка забивал в разгневанной игре.Комар из комара сосёт через товарища,комар на комаре.Спаси меня, якут! Я донор миллионов.Как я не придавал значения муре!В июльском мареве малинового звонакомар на комаре.Я тыщи их давил, но гнус бессмертен, лютый.Я слышу через сон – покинувши меня,над тундрою звеня, летит, налившись клюквой,кровиночка моя.Она гудит в ночи трассирующей каплейот порта Анадырь до Карских островов.Открою рот завыть – влепилась в глоткукляпоморава комаров.1977* * *Нас посещает в срок —уже не отшучусь —не графоманство строк,а графоманство чувств.Когда ваш ум слезлив,а совесть весела.Идёт какой-то сливседьмого киселя.Царит в душе твоейлюбая дребедень —спешит канкан любвей,как танец лебедей.Но не любовь, а страстьведёт болтанкой курс.Не дай вам бог подпастьпод графоманство чувств.1977СОБЛАЗНЧеловек – не в
