допризывный?Что заговорит в Раушенберге?«Вещь для хора и ракушек пенья»? Что же в океане отпечаталось?Я не знаю. Это знает атлас.Что-то сохраняется на дне —связь времён, первопечаль какая-то…Всё, что помню, – как вы угадаете, — только типографийку в Лонг-Айленде,риф и исчезающий за нимангел повторяет профиль мамин.И с души отваливает камень.Аминь.1977ОДА ОДЕЖДЕПервый бунт против Бога – одежда.Голый, созданный в холоде леса,поправляя Создателя дерзко,вдруг – оделся.Подрывание строя – одежда,когда жердеобразный чудаккаждодневножёлтой кофты вывешивал флаг.В чём великие джинсы повинны?В вечном споре низов и верхов —тела нижняя половинаторжествует над ложью умов.И, плечами пожав, Слава Зайцев,чтобы легче дышать или плакать, —декольте на груди вырезает,вниз углом, как арбузную мякоть.Ты дыши нестеснённо и смело,очертаньями хороша,содержанье одежды – тело,содержание тела – душа.1977РУССКО-АМЕРИКАНСКИЙ РОМАНСИ в моей стране, и в твоей странедо рассвета спят – не спиной к спине.И одна луна, золота вдвойне,И в моей стране, и в твоей стране.И в одной цене, – ни за что, за так,для тебя – восход, для меня – закат.И предутренний холодок в окнене в твоей вине, не в моей вине.И в твоем вранье, и в моем враньеесть любовь и боль по родной стране.Идиотов бы поубрать вдвойне —и в твоей стране, и в моей стране.1977МЕССА- 04Отравившийся кухонным газомвместе с нами встречал Рождество.Мы лица не видали гажеи синее, чем очи его.Отравила его голубаяусыпительная струя,душегубка домашнего рая,несложившаяся семья.Отравили квартиры и жёны,что мы жизнью ничтожной зовём,что взвивается преображённо,подожжённое Божьим огнём.Но струились четыре конфорки,точно кровью дракон истекал,к обезглавленным горлам драконачеловек втихомолку припал.Так струится огонь Иоганна,искушающий организм,из надпиленных трубок органа,когда краны открыл органист.Находил он в отраве отраду,думал, грязь синевой зацветёт;так в органах – как в старых ангарахзапредельный хранится полёт.Мы ль виновны, что пламя погасло?Тошнота остаётся одна.Человек, отравившийся газом,отказался пригубить вина.Были танцы. Он вышел на кухню,будто он танцевать не силён,и глядел, как в колонке не тухнул —умирал городской василёк.1977ПАРОХОД BЛЮБЛЁННЫХПароход прогулочный вышел на свиданьес голою водой.Пароход работает белыми винтами.Ни души на палубе золотой.Пароход работает в день три смены.Пассажиры спрятались от шума дня.Встретили студенты под аплодисментырежиссёра модного с дамами двумя.«С кем сменю каюту?» – барабанят дерзко.Старый барабанщик, чур, не спать!У такси бывает два кольца на дверцах,а у олимпийцев их бывает пять.Пароход воротится в порт, устав винтами.Задержись, любимый, на пять минут!Пароход свиданий не ждут с цветами.На молу с дубиной родственники ждут.1977ТРАBМАТОЛОГИЧЕСКАЯ БОЛЬНИЦАНе «Отче Наш», не обида, не ужассквозь мостовую и стужу ночную,первое, что осенило, очнувшись:«Чувствую – стало быть, существую».А в коридоре больничном, как в пристани,не протестуя, по две на стуле,тесно сидели суровые истины —«Чувствую – стало быть, существую».Боли рассказывают друг другу.«Мать, – говорю, – подверни полотенце».Нянчит старуха кормилицу-руку,словно спеленатого младенца.Я за тобою, мать малолетняя,я за тобой, обожженец вчистую,я не последний, увы, не последний…Чувствую – стало быть, существую.«Сын, – утешает, – ключица не бознать что…»Звякнут прибывшему термосом с чаем.Тоже обходятся без обезболивающего.Так существуем, так ощущаем.Это впадает народное чувствоиз каждодневной стихии – в другую…Этого не рассказал Заратустра —«Чувствую – стало быть, существую».Пусть ты расшибся, завтра из гипсаслушая первую птицу земную,ты понимаешь, что не ошибся:чувствую – стало быть, существую! Ты подойдёшь для других незаметно.Как ты узнала в разлуку такую? Я поднимусь – уступлю тебе место.Чувствую – стало быть, существую.1977ГОЛОСЛовите Ротарув эфирной трансляции,ловите тревогув словах разудалых.Оставьте воров,милицейские рации, —ловите Ротару!Я видел:берёза заслушалась в заросли,надвинув грибы,как наушников пару,как будто солисткана звукозаписив себя удалилась…Ловите Ротару.Пороюиз репертуара мажорногоосветится профиль,сухой, как берёста,похожий на суриковскую Морозову,и я понимаю,как это непросто.И волос твой долог,да голос недолог.И всех не накормишь,по стройкам летая.Народ голодает —на музыку голод.И охают бабы —какая худая!..1977ЩИПОК
А. Тарковскому
Блатные москворецкие дворы,не ведали вы, наши Вифлеемы,что выбивали матери коврыплетёной олимпийскою эмблемой.Не только за кепарь благодарюмосковскую дворовую закваску,что, вырезав на тополе «люблю»,мне кожу полоснула безопаской.Благодарю за сказочный словарьне Оксфорда, не Массачусетса —когда при лунном ужасе главарьна танцы шёл со вшитою жемчужиной.Наломано, Андрей, вселенских дров,но мы придём – коль свистнут за подмогой…Давно заасфальтировали двори первое свиданье за помойкой.1977ЧАСТНОЕ КЛАДБИЩЕ
Памяти Р. Лоуэлла
Ты проходил переделкинскою калиткой,голову набок, щекою прижавшись к плечу, —как прижимал недоступную зрению скрипку.Скрипка пропала. Слушать хочу! В домик Петра ты вступал близоруко.Там на двух метрах зарубка, как от топора.Встал ты примериться под зарубку —встал в пустоту, что осталась от роста Петра.Ах, как звенит пустота вместо бывшего тела!Новая тень под зарубкой стоит.Клёны на кладбище облетели.И недоступная скрипка кричит.В чаще затеряно частное кладбище.Мать и отец твои. Где же здесь ты?…Будто из книги вынули вкладышии невозможно страничку найти.Как тебе, Роберт, в новой пустыне?Частное кладбище носим в себе.Пестик тоски в мировой пустоте,мчащийся мимо, как тебе имя?Прежнее имя, как платье, лежит на плите.Вот ты и вырвался из лабиринта.Что тебе тень под зарубкой в избе?Я принесу пастернаковскую рябину.Но и она не поможет тебе.1977«КОШКИН ЛАЗ» – ЦЕЗАРЬ- ПАЛАСЗеркало над казино —как наблюдающий разум,купольное Оно.Ход в Зазеркалье ведёт,называемый
