биологии проходили строение мозга – нейроны, аксоны. Почему мозг Тсилада должен принципиально отличаться по своему устройству от мозга ирбилок? Он просто будет очень большим. И ты тоже там будешь, и каждый сареас. Мы же это проходили. Или на Островах, откуда твой отец, верят иначе? Ты мне не рассказывал.
Вэдан с восхищением посмотрел на Лээта.
– Неважно, во что верят на Островах. Я надеюсь оказаться рядом с тобой в этом сборище нервов, – сказал он. – Стать соседним аксоном.
– Нейроном, – поправил его Лээт.
Вэдан махнул рукой.
– А где ты будешь в промежутке между Днем Воссоединения и своей смертью? – спросил он.
– В крови моих детей, – твердо ответил Лээт. – У меня их еще нет. Но я работаю над вопросом.
– Так, – сказал Вэдан. – А что происходят с лерцами?
Лээт презрительно поморщился.
– Мне, собственно, все равно, – сообщил он. – Но во всякую там… реинкарнацию… я не верю.
– Но ты же сам сказал, что будешь находиться в крови своих детей, – сказал Вэдан терпеливо. – Разве это не реинкарнация?
– А, генетическая память, – сказал Лээт. – Я помню, биологи работали в этом направлении. Хотели скопировать на машинные носители и позволить кианейсам развиваться самостоятельно, чтобы они эволюционировали.
– Правда существовал такой проект? – искренне изумился Вэдан.
Иногда он поражался широте эрудиции друга.
– Да, существовал. Но Хранители его запретили, – сказал Лээт. – Сказали, что кианейсы, став самостоятельной расой, начнут бороться с нами.
– Ну так и что ты думаешь насчет генетической памяти?
– Наверное разбудить ее можно, только зачем? – сказал Лээт. – И в этой жизни хватает всякого, что хотелось бы забыть, – закончил он меланхолично.
– Вот здесь ты попал в самую точку, – сказал Вэдан невесело.
– Так что, у тебя генетическая память пробудилась, что ли? – уточнил Лээт. – Ты вспомнил прошлую жизнь?
– Только не одну, а четыре, – ответил Вэдан.
Лээт покрутил головой, не в силах подобрать слов.
– Вот это да, – произнес он наконец. – Ну, с тобой же много чего произошло… И молния эта…
Вдруг он порывисто наклонился к Вэдану через стол и взял его за руку.
– Тебе очень тяжело? – спросил он тихо.
Дарэнг несколько смотрел на трепещущее перед ним серое опахало ресниц. Губы его дрожали.
– Чудовищно, – выдохнул он.
– Так тем более пойди к Гаттару, – сказал Лээт. – Так и свихнуться недолго. А он мастер своего дела.
Вэдан отрицательно покачал головой.
– Вот ты помог мне, – сказал он. – Ты поверил мне, но без истерик и мистичности. А Гаттар… Слушателей Тайн учат не в Каартсе. Он слишком поверит в меня, понимаешь? А я окончательно сойду с ума.
– Понимаю, – сказал Лээт расстроено. – Вот почему ты не все можешь рассказать…
– Да.
Лээт усмехнулся.
Мясо закончилось быстрее, чем можно было ожидать. Друзья сполоснули руки в чаше для омовений, где плавал лепесток розы, и решили перекурить в ожидании десерта.
– Я, кажется, понял, о чем ты хочешь спросить, – произнес Лээт, пуская клубы дыма к потолку. В «Сваинири» кондиционеры, слава Творцу, работали бесшумно. – Буду ли я тебе верен, если ты станешь безумен. Буду. Харбогадан тоже был иррационален и редко объяснял свои поступки. Но ведь мы дошли с ним до самого дальнего моря, как он нам и обещал…
Вэдан глубоко вздохнул, загоняя слёзы внутрь. Пока Гулназг не сказал этих простых слов, Дарэнг не отдавал себе отчета, насколько он нуждался в этом – в дружеской поддержке и вере.
Но в не слишком доверчивой вере, а в том доверии, которого нельзя ни заслужить, ни добиться, а можно только разрушить. Оно либо возникает сразу, либо не приходит никогда.
– Я не Харбогадан, – сказал он дрогнувшим голосом. – Я – Дарэнг.
– Я знаю, – кивнул Лээт. – Так ведь нам и не нужно последнее море. Мы там уже были. Ничего интересного, такой же песок и галька, как везде. Только крабы выползают размером с тежюса. А вот звезды… – он повел рукой вокруг, указывая на серебристые искры на шелке.
Вэдан так посмотрел на него, что Лээт смутился и сказал:
– Я же говорю, и я иногда… вижу.
Вэдан молча протянул ему свой кубок. Они чокнулись и выпили.
Принесли десерт – мороженое с кусочками фруктов в серебряных мороженицах такого размера, которые наводили на мысли о пиршественном роге Харбогадана, куда, по легенде, входило две бутылки вина. Легенды не напирали особо на тот факт, что мифический завоеватель терпеть не мог алкоголя. Залив вино в рог, Шэдан так и ходил с ним в руках в течение всего пиршества, угощая из него друзей.
Это считалось особой честью.
– Но что же ты делаешь? – спросил Лээт. – Нельзя же просто ждать, пока все пройдет.
– Можно, – сказал Вэдан. – Со временем все теряет остроту и яркость. Даже внезапно нахлынувшие воспоминания о прошлых жизнях. Я почти ни с кем не общаюсь, мне это слишком трудно сейчас. Гуляю по саду, плаваю, сплю. Когда совсем отпускает – перевожу дневник Мибла. А когда становится совсем плохо – пью, а что еще остается… Но скоро я буду готов действовать.
– Я понял, – сказал Лээт. – Надо будет найти ретернлендский учебник по грамматике, освежить…
– Я бы попросил тебя заняться этим вместе с Дэйной Шмелевской, – сказал Вэдан. – Она, думается мне, тоже знает этот язык. Но освежить навыки не повредит и ей.
– Ага, – согласился Лээт.
Вэдан, улыбаясь, смотрел на него. На лице Лээта, кроме двенадцати поколений предков- сареасов, явно читалось, что он счастлив и бодр оттого, что с его другом все в порядке, что им предстоят совместные приключения, и что кухня в «Сваинири» по-прежнему на высоте.
Когда они расплатились и уже выходили, Вэдан спросил рассеянно:
– Слушай, все хочу спросить, да забываю. А где были трупы кэцэров в ту самую первую ночь, когда мы вернулись в Цачес? Ну, когда я валялся без сознания?
– Как это где, – ответил Лээт. – В городском морге, где же им еще быть. Защищенных бокосв там нет. Но есть, по крайней мере, холодильники. Ведь мы же знали, что кэцэры – жидкие. Как лишить жидкость подвижности?
– Заморозить, – ответил Вэдан задумчиво.
