спала одна, девушка надела свою любимую пижаму – короткие полосатые штанишки и майка на бретельках с изображением добродушного песика на груди.
– Не спится? – спросил Рома.
– Тебе, я вижу, тоже, – сказала Рита и припала к графину с холодной водой.
Рома понимающе усмехнулся.
– А у меня все мысли какие-то... крутятся. Не уснуть. Решил почитать вот. Где ты раздобыла такую книжку?
Рита напилась и присела на лавку рядом с парнем.
– Что за книжка? – спросила она. – Интересно?
Рома прочел:
– «Истинная любовь не знает ни самолюбия, ни гордости».
– А, – сказала Рита. В круговерти событий она совершенно забыла о подарке подруги. – Это та книжка, что мне Вичка сегодня подарила. Почитай еще…
Рома перевернул сразу несколько страниц.
– «Наши мамы учили нас в детстве: «Гуляют с красивыми, женятся на порядочных». Но что это за порядочность с закрытыми глазами, добродетель, не знающая, что такое порок! Гораздо достойнее, на мой взгляд, верность женщины, знающей жизненную грязь и сумевшей во имя любви отказаться от соблазна».
– Здорово, – сказала Рита. – Странно только, что Вичка купила такую книжку. Она-то у нас как раз чистая девочка. Ну, в смысле, хочет считать себя такой.
Рома поморщился, вспомнив разговор в автобусе:
– Она купила ее, чтобы знать, какой не надо быть. Вот мы ведь с тобой еще в садике вместе были… Я знаю, что ты хорошая девочка.
Рита сообразила, что Рома созрел наконец-таки для разговора по душам. Девушка обрадовалась. Пусть выплеснет всю грязь, всю обиду… Вредно держать все в себе, такие несгибаемые и помирают раньше.
– Спасибо, Рома… – вздохнула девушка и поставила чайник греться. Такие разговоры быстро не заканчиваются, Грин еще не раз захочет промочить горло, а все пиво они уже выпили. «Надо было полтора литра брать», подумала Рита. – «Вот правда, сколько выпивки не бери, все равно второй раз бежать придется…»
– Подожди, – сказал Рома. – И все мы были хорошие мальчики и девочки, когда были еще маленькие. А сейчас вроде как разделились. Одни девочки, вроде такие паиньки, живут с родителями, ни с кем до свадьбы не спят… В хрустальных дворцах. Жизни не знают и гордятся этим, считают то, как мы живем, грязью…
– Ну да, – сказала Рита. – Вроде Вички нашей которые. Которым никогда не приходилось вставать поутру и думать, где бы денег надыбать, чтобы пожрать купить и на покурить еще осталось.
– Вот! – энергично кивнул Рома. – И все их считают хорошими. А на таких, как мы, как я, как ты… смотрят осуждающе. Вот ты ведь не учишься теперь, работаешь, с парнем живешь. И какая-нибудь… девочка паинька, которая с родителями живет, в училище сходит два раза в неделю, смотрит на тебя и нос задирает. Считает, что она лучше. А на самом деле ничуть не лучше. Хуже даже. Когда потом эти хорошие девочки на оперативный простор вырываются, они так себя показывают…
Грин замолчал.
– Да видишь ли, – сказала Рита задумчиво. – Я тоже на этот оперативный простор не особенно рвалась. То, что я с парнями живу… Я до Гарика не любила никого. Мать ведь меня из дома выгнала, когда по ильюхиному делу повестки стали приходить. Ей, видишь, было позорно, что у нее такая дочь. Она же у меня подполковник милиции, заслуженная, пример на работе и все такое… Вот и пошла я к Леше, а если бы не это, так я бы сто раз подумала еще, жить с ним или нет. Я знала, что он планом торгует, и все остальное. И в университете можно было договориться, сессию потом досдать. Но как-то со справкой, в которой написано «ранение автоматной очередью» мне не захотелось в деканат идти. А потом как раз курсы кончились, и Лешино дело закрыли за нехваткой улик. Я же под подпиской о невыезде была. Да и отчим Лешин, когда здесь свой филиал открывал, про меня вспомнил. Просто так сложилась судьба.
– Рита… – пробормотал ошеломленный Грин. Про «ранение автоматной очередью» он не знал.
Рита отмахнулась.
– Да, мне тогда круто пришлось, – сказала она. – Знаешь, как говорят – жизнь как зебра, полоса белая, полоса черная, а потом жопа… А я тогда думала, что жизнь – это черная многожопая зебра… И я вспомнила Рикошета. Он ведь ко мне в больницу приходил, нашел как-то. Денег дал зимой, когда я совсем бедовала… Ну тогда, когда мы с Вичкой на концерт-то к вам пришли… И вот, Рикошет приехал в наш город, без документов, без ничего, никого не знал здесь. Сделал себе паспорт, на биржу стал, выучился, на работу устроился. Мне-то на биржу вставать бесполезно было, но я как раз тогда к бабушке пришла и объявление про бухгалтерские курсы увидела в газете. Про автоматную очередь я не стала ей рассказывать, так она, блин, шрам на руке увидела… А она в войну санитаркой была, и догадалась, видимо.
Чайник засвистел. Рита выключила его. Глаза внимательно слушавшего Ромы блестели в полумраке. Вдохновленная этим взглядом, Рита продолжала, не отходя от плиты:
– Она ничего не сказала мне. Но бабушке как раз тогда новые квартиранты деньги за месяц вперед принесли, она взяла и молча их все отдала мне. И мне как раз хватило за курсы заплатить. А ведь Рикошет тоже очень долго жил в хрустальном дворце, как ты говоришь. Он мне рассказывал. Я, говорит, всю жизнь свою прожил в золотом дворце с чудесным садом… И еще недоволен был. А на тех зверей, что бродили за чугунной решеткой, только смотрел и изумлялся. А потом все переменилось в одночасье, и я оказался по другую сторону ограды.
Рома усмехнулся:
– «И странные звери подняли свои головы и пошли ко мне», – произнес он нараспев. – «А я стоял и смотрел, просто смотрел. Я все еще был изумлен, но я понял уже – придется драться!»
– Откуда это? – изумилась Рита.
– Это «Ограда», новый хит наш, – пояснил Рома. – Его даже по областному радио крутили. Странно, что ты не слышала.
– Чай будешь? – спросила Рита. – У меня еще рулета осталось немного.
Рома кивнул и подал Рите чашки с полки, висевшей над столом. Девушка вынула из холодильника рулет в пластиковой обертке, дала Роме его и нож. Рома снял висевшую на стене досочку и стал нарезать рулет.
– Так вам теперь и песни Рикошет пишет? – спросила Рита, наливая чай.
– Ну да, – сказал Рома. – Серега после первого альбома совсем выдохся, а нам говорят: давайте, давайте, надо же раскручиваться. Но и Рикошет уже начинает намекать, что сказал все, что хотел. «Нет у меня больше рифм», как он говорит.
– Ясно, – сказала Рита и села за стол.
Рома отхлебнул из кружки и подвинул ей доску с нарезанным рулетом. Рита благодарно кивнула, взяла себе кусочек и продолжала:
– Так вот, Рикошет такой жизнью, как наша, живет только последний год. Но он ведь хороший, независимо оттого, в каком дворце он до этого жил. Или скажешь, что и Рикошет – говнюк?
– Нет, он хороший, – согласился Рома. – Только какой-то странный. Он все равно
