цеплялось к стене, не выдержал его солидного веса, и оно рухнуло на пол с метровой высоты. От рамы лишь откололся небольшой кусок, который был без особых сложностей приклеен на место, однако столяр строго предупредил меня, что следующее подобное потрясение может закончиться для зеркала плачевно.
Поэтому-то я и приметил, казалось бы, совсем небольшой перекос в его положении. Надо было его аккуратно поправить, от греха подальше. И уж не принял ли я со страху скрип дерева за звуки далеких голосов? Учитывая то, что мне пришлось пережить за последние дни, с меня станется.
Но меньше чем через минуту меня уже было и каленым железом не заставить даже прикоснуться к чертову зеркалу. Произошедшая с ним метаморфоза была за гранью моего понимания, и, прежде чем испугаться, я несколько долгих секунд стоял перед ним, медленно холодея и продолжая отчаянно, но все так же безуспешно искать в нем свое отражение…
Стеклянная поверхность была совершенно темной. Я не увидел в зеркале ни своего лица, ни пламени ровно горящей свечи. Опешив, я сначала поводил ею вверх-вниз, словно зеркало было окном, за которым кто-то в ночи ждал моих тайных знаков, потом поднес огонь совсем близко к стеклу. Оно оставалось на месте, однако неизвестным образом полностью утратило свои обычные свойства.
Меня захлестнуло скользкое, леденящее подозрение: что, если дело не в зеркале? Так резко, что свеча чуть не погасла, я повернулся к окну. Глубоко в ночной тьме за оконным стеклом вынырнуло мое лицо: багровое, выхваченное из мрака закоптившим от переживаний пламенем, оно напоминало перекошенную от страха греческую театральную маску. Что же, я хотя бы оставался при своем теле и все-таки продолжал отражаться в зеркалах. По крайней мере, в большинстве из них.
Немного осмелев, я захотел разобраться в этой загадке.
Черная гладь стекла, похоже, поглощала весь попадавший на нее свет и не отпускала ни частицы его обратно. Сначала я был уверен, что в зеркале не видно вообще ничего, однако, проведя перед ним пять или шесть минут, до боли выпучив глаза, я вроде бы различил где-то вдалеке перед собой неясный контур. И когда я переместил свечу в сторону, надеясь осветить его получше, мне почудилось, что он изменил форму, будто там, внутри, кто-то шевелился…
Во мне боролись страх и любопытство. Так и подмывало попробовать дотронуться до темной поверхности; казалось, при прикосновении по ней пойдут круги, а рука погрузится внутрь… И чем дольше я стоял перед зеркалом, тем больше убеждался в том, что странный далекий силуэт мне не причудился. Он постепенно оживал, начинал двигаться все быстрее, и под конец принялся яростно метаться из стороны в сторону, словно пытаясь преодолеть некую невидимую преграду, вырваться на свободу.
Напуганный, я отдернул руку и отпрянул назад; рассмотреть его мне так и не удалось: стоило отойти от зеркала, как загадочное пятнышко померкло и растворилось во тьме. Новых же попыток сделать это я предпринять не успел, потому что в прихожей зазвонил телефон.
После случившегося я уже, конечно, и не думал про Новый год, так что звонок, прозвучавший стократ громче и резче обычного в повисшей напряженной тишине, заставил меня буквально подскочить на месте. Бросив ошалевший взгляд на часы (если верить стрелкам, было полвторого ночи), я робко приблизился к трезвонящему аппарату, и только услышав в прихожей запах хвои от моей маленькой елки, подумал, что меня еще никто не поздравил. Трубку я снял, предварительно прочистив горло и намерившись звучать как можно спокойнее и веселее, когда вспомнивший обо мне друг нетрезвым голосом станет пенять мне за мое затворничество.
- С вами все в порядке? - не здороваясь, каркнул тревожно кто-то смутно знакомый по ту сторону провода.
- Д-да… - от неожиданности я подавился своими словами. - А ч-чем, собственно, обязан?
- Майор Набатчиков, ГУВД. Дмитрий Алексеевич, я попрошу вас оставаться дома и никуда не выходить. Дверь никому не открывайте. Ваша жизнь может быть в опасности.
Куда только делись циничные, пренебрежительные нотки, так резавшие мне слух при последнем общении с майором? Теперь он говорил совершенно иначе - предельно серьезно, сжато. Ясно было, что именно сейчас Набатчиков не фальшивит, возможно, потому что ему открылись какие-то новые подробности этого дела, всей серьезности которого он раньше не понимал.
- Вы слышите меня, Дмитрий Алексеевич? Не вздумайте покидать вашу квартиру! Дожидайтесь меня. Я буду у вас завтра, прямо с утра.
- Я понял, понял вас… Случилось что-то? - если у Набатчикова имелась причина так обеспокоиться, мне было лучше о ней знать сразу, не дожидаясь следующего дня.
- Групповое ритуальное убийство. Сектанты. Возможно, жертвоприношение… Вы что, с ума сошли их в таком виде в «скорую» грузить?! По мешкам разложите и герметично закройте! - последние две фразы были явно адресованы не мне; майор кричал в сторону, к тому же, видимо, прикрывая трубку ладонью.
- И, позвольте, какое это имеет ко мне отношение? - насторожился я.
- Что же вы мне ничего о конце света не сказали? - укоризненно отозвался он вопросом на вопрос.
- Как… Вы знаете?! - сейчас я и не думал отпираться; я чувствовал запредельное, нечеловеческое облегчение оиого, что мой секрет известен кому-то еще, что есть живая душа, с которой я могу теперь, не опасаясь психиатрической лечебницы, всерьез обсудить положение, в котором очутился. - Но откуда? И вы верите?!
- Это не телефонный разговор, Дмитрий Алексеевич, вы сами должны понимать, - сухо оборвал он меня. - Прошу вас, дождитесь нас, и будьте бдительны.
Трубка щелкнула и жалобно заныла. С добрую минуту прослушав короткие гудки, я, наконец, повесил ее и ввернул пробки. Вернулся в комнату и осторожно осмотрел зеркало: никаких следов чего-либо сверхъестественного. Колдовство рассеялось, вероятно, в тот самый момент, когда раздался телефонный звонок от Набатчикова. Мне хотелось думать, что его приземленность сможет защитить меня от необъяснимого, а бульдожья милицейская хватка окажется сильнее гибельного объятия щупалец, утягивающих меня в юкатанские топи.
Я не посвящал майора в свои тайны, однако ему было что-то известно; что ж, я был готов многое ему рассказать. Доставшаяся мне ноша была слишком велика для меня одного, и я не просил о ней. Знает ли он, чем это может быть для него чревато? Должен догадываться, иначе вряд ли стал бы так навязчиво меня предостерегать.
Я лег в постель немедленно, рассчитывая приблизить завтрашнее утро, но от волнения проворочался всю ночь, барахтаясь на мелководье дремоты, и так и не смог прилично выспаться. Зато я услышал майора, еще когда он поднимался по лестнице, и был уже на пороге, когда он только потянулся к моему дверному звонку.
В руках у Набатчикова был казенного вида портфель из дешевого кожзаменителя. Не разуваясь, он по-хозяйски прошел на кухню и водрузил портфель на стол, многозначительно глянув на меня. Я выжидал.
- Неужели вы думали, что ваша причастность к этой истории останется секретом для органов? - он по-инквизиторски добродушно усмехнулся.
- Вы понимаете, - взволнованно начал я, - просто обстоятельства тут такие
