Наш «Ротатоск» стал жертвой не снаряда, а зарытой в песок мины – я понял это еще до того, как приблизился к броневику. Практически весь он остался цел, кроме правого переднего колеса и соответствующей половины кабины. Колесо было оторвано и валялось неподалеку, а бронированная обшивка кабины – искорежена и покрыта множеством сквозных пробоин. Именно в этой части кабины находился форинг Торвальдсон, и ему нужно было в рубашке родиться, чтобы уцелеть после такого взрыва.
Под счастливой звездой Лотар появился на свет или нет, я не знал, но этой ночью всемогущие боги норманнов от него отвернулись. А может, наоборот – обратили на молодого форинга свое внимание, признав его достойным для посвящения в эйнхерии… Сложно стороннему человеку разобраться в тонкостях скандинавской религии, согласно которой мы до самого момента смерти не знаем, куда попадем: будем избраны валькириями и вознесемся с ними в Валгаллу или же сгинем в пучине Нифльхейма – посмертного удела большинства обитателей Мидгарда. Видаристы не делили себя на грешников и праведников. Участь их душ определялась характером смерти – славным или бесславным. Не мне оспаривать волю норманнских богов, но, кажется, несмотря на то, что Лотар Торвальдсон пал не самой желанной для воина смертью, он все равно заслужил право пировать в чертогах Видара…
Когда мы извлекли Лотара и водителя-дренга из раскуроченной кабины, они были уже мертвы. Выжить с такими ранениями было просто нереально: у форинга отсутствовали часть черепа и правая рука по локоть, а тело было сильно иссечено осколками. У водителя в виске торчал крупный обломок обшивки, и спасать бедолагу тоже оказалось поздно. Мы уложили тела на песок и в скорбном молчании стали ожидать спешащего к нам экипажа второго «Ротатоска». Его водитель быстро сообразил, что стряслось с машиной форинга, и сразу же остановил свой броневик, не рискнув выезжать на берег, который, как выяснилось, был превращен ватиканцами в минное поле.
Поскольку ни вешек, ни предупреждающих надписей нигде не наблюдалось, следовало догадываться, что Защитники разместили мины по всему прибрежному песку. Датчане, смекнувшие об этом раньше меня, знаками запретили нам отходить от подорванного «Ротатоска», после чего прокричали бегущим сюда товарищам, чтобы они внимательней смотрели под ноги. Впрочем, те уже были настороже – наш горький опыт, за который пришлось заплатить очень высокую цену, быстро научил их осторожности.
Редчайшее явление – видеть норманнов, объятых страхом. И матерые датчане, и два дренга из экипажа второго «Ротатоска» взирали на тело сына своего конунга и испытывали сейчас одинаковые чувства. Естественно, у молодых «башмачников» смятение проявлялось куда заметнее: глаза у них были расширены от ужаса, а сами они выглядели так, словно их вот-вот собирались казнить. Да, дренгов ждало воистину суровое испытание: им предстояло докладывать о гибели Лотара его отцу. Я бы, наверное, предпочел на их месте вовсе не возвращаться в лагерь и броситься под пули Защитников. Или удариться в дезертирство, если Валгалла этих дренгов чем-то не прельщала.
Лица свирепых датчан сохраняли однообразное непроницаемое выражение, впрочем, как и всегда. Однако и головорезам Фенрира было не по себе. Они переминались с ноги на ногу, обменивались угрюмыми взглядами, словно не зная, как теперь быть: возвращаться назад или продолжать выполнение задания. Само собой, отменять его никто не собирался, но если бы старший этой семерки – говоривший по-святоевропейски, кряжистый хольд Фроди по кличке Коряга – отдал своим людям приказ к отступлению, я бы не удивился. Слишком уж неуверенно выглядели в данный момент самые отчаянные вояки Грингсона.
– Пора проваливать отсюда, – вымолвил наконец Фроди, будто очнувшись от наваждения. – Надо добраться до кустов. Не знаю, есть ли в них мины, зато уверен, что там будет полно растяжек и прочей гадости. Главное – держитесь строго за нами и не разбредайтесь.
Забота о мертвых была поручена дренгам, глядя на которых я все больше склонялся к мысли, что, как только мы уйдем, бойцы погибшего Торвальдсона тут же плюнут на все и сбегут, не важно куда, лишь бы подальше от гнева Вороньего Когтя. Но сейчас дренги повиновались Коряге и, старательно ступая по протоптанным следам, поволокли тела убитых в свой «Ротатоск».
А мы подобрали вещи и, выстроившись в колонну по одному, двинулись вслед датчанину-проводнику. Он уже смастерил из ножа и палки длинный шуп, которым собирался обнаруживать в рыхлом песке закопанные мины. Проводник аккуратно исследовал своим приспособлением почву под ногами и немедленно подавал сигнал, если наконечник щупа натыкался на что-то подозрительное. Такие места мы обходили стороной. Не было никакой гарантии, что, помимо мин, рассчитанных на вес тяжелой бронетехники, берег не таит в себе и коварные противопехотные мины. Достаточно было кому-нибудь из нас наступить хотя бы на одну такую, и вся наша группа мгновенно полегла бы на этом песке.
Шагавшего впереди меня фон Циммера постоянно шатало из стороны в сторону. Конрад еще не оклемался от контузии, и мне приходилось придерживать его, чтобы он не сходил с тропы. Всякий раз, когда я ловил его за плечо, коротышка виновато извинялся и благодарил за помощь. Я надеялся, что идущий позади Михаил успеет оказать мне такую же услугу, поскольку голова у меня все еще гудела и кружилась, а ноги тоже порой заплетались.
Забрав скорбный груз, «Ротатоск» дренгов повернул в обратном направлении и вскоре исчез в темноте. Спустя четверть часа шедший вдалеке бой начал утихать, а когда мы добрались до края песчаной косы и углубились в густой прибрежный кустарник, канонада и вспышки прекратились окончательно. Гул у меня в голове тоже утих, хотя боль в висках продолжала пульсировать. Датчанин-проводник отлично знал свое дело: шел, держа нос по ветру, и часто останавливался, чтобы прислушаться к доносившимся звукам. Я и прочие, кто ехали в первой бронемашине, всецело полагались сейчас на слух проводника – нам, контуженным, доверять своим ушам было еще нельзя.
Растяжек в кустах не обнаружилось, но другие ловушки, не столь опасные, но тоже довольно коварные, попадались частенько. Охотничьи самострелы, замаскированные неглубокие волчьи ямы с пиками на дне, медвежьи капканы… Похоже, для укрепления этого участка обороны были приглашены опытные трапперы, сэкономившие Ватикану драгоценную взрывчатку.
Больше всего приходилось опасаться торчащих в пожухлой траве мелких зазубренных шипов, вымазанных какой-то липкой дрянью – по всей видимости ядом. Обнаружить их без вспомогательных средств можно было, только ползя на четвереньках и тщательно ощупывая почву перед собой. Извлечь из раны такой шип без хирургического вмешательства было невозможно – многочисленные зазубрины крепко цеплялись за плоть, а отрава усугубляла
