от солнечного света после просачивания сквозь устилающую крышу фотоэлементную пленку, — довершают впечатление эффектом ряби над головой.
— Впервые вижу прозрачные фотоэлементы, — говорю я.
— Их функция двояка, — поясняет через разговорник мой провожатый. — Они дают меньше энергии, чем классические солнечные батареи, но зато пропускают самую благоприятную для жизнедеятельности часть спектра. Вы видите, фактически мы идем по оранжерее.
Ящер-экскурсовод мелкий, с красновато-серой кожей. Подросток. Странно и глупо: водить экскурсии, конечно, работа как раз для детенышей, но только в том случае, если это экскурсия и ничего больше. А как насчет вытягивания информации из любопытных чужаков? Неужели ящеры наплевали на такую возможность?
— Так у вас не везде так?
— Почти везде. Такие условия хороши и для производства пищи, и для нас. Простая бронеплексовая крыша применяется только на промышленных объектах.
Простая бронеплексовая, как же, думаю я. А анизоопт не хотите? К своей промышленности ящеры относятся более чем серьезно.
Я чихнула и, извинившись, натянула мембранную маску. В траншеях вдоль стен обильно цветут небольшие, в мой рост, деревца, терпкий аромат щекочет ноздри. Один раз накололась на незнакомом запахе, хватит.
Под деревцами топорщит мясистые листья какая-то травка — тоже, видно, съедобная. Я вспоминаю рассказ отца о давней заварушке в Первой Колонии — в городских скверах тогда росла картошка, а на клумбах вместо цветов сажали овощи. Он еще сказал, что ящерам площади под пищу так не расширить: некуда.
Из обсаженного деревцами коридора мы свернули в огромный ангар, напоминающий земные эксперименты экоархитекторов: к высокому потолку уходят торжественной колоннадой столбы буйно переплетенных лиан, на них среди огромных желтых цветов висят плоды — от крошечных завязей до колбас в полтора метра длиной и толщиной сантиметров двадцать.
— Ого! — поразилась я. На Нейтрале тоже есть оранжереи, но такого буйства там не увидишь. Мой провожатый объяснил:
— Это из того немногого, что удалось закупить на Земле. Люди неохотно делятся семенным фондом, предпочитают продавать готовое.
— А кто охотно делится? — хмыкнула я.
— Империя, — ответил на мой чисто риторический вопрос ящер. — К сожалению, илловские разработки в области пищевой органики сильно отстают от человеческих. Но зато Светлая Империя готова ими делиться, а это дорогого стоит.
Ящеры здорово отстают в биотехнологиях, вспомнила я объяснения отца. Люди в основном воспроизводят пищу из клеточных культур, ящеры до этого пока не дошли, а делиться за так просто технологиями... ну, это-то ясно! А вот почему Империя вдруг стала делиться, да не с кем-нибудь, а с ящерами... ну, это тоже понятно — иллы вербуют союзника. Союзнический договор сссла с людьми не выдержит проверки войной, если общественное мнение будет за Империю.
Мы медленно идем вдоль зеленой колоннады. Из глубины зала слышатся посвисты, щелчки и чириканье местного языка, и я в который раз досадую, что мне не дано понимать его без разговорника. Пещерник, дракон или кибер смогли бы черпать информацию из болтовни прохожих... и чего сюда, интересно, пещерника не послали? Или кибера? Тоже мне, объединенная разведслужба!
— Чем же поделилась с вами Империя?
— Я покажу, — пообещал ящер. — А пока обратите внимание на наиболее традиционные источники нашего рациона. Когда-то всё это росло под открытым небом.
Колонны с земными лианами сменились шпалерами чего-то вовсе непонятного, словно огромные клубы спутанной толстой проволоки, серовато-блестящей, утыканной мелкими неровными наростами.
— В пищу идет и надземная часть, и корни, очень экономично. Всё еще наибольший эффект. Как сказали бы на Земле, классика остается непревзойденной.
«Непревзойденная классика» тянется долгим и запутанным лабиринтом, глазеть, откровенно говоря, не на что, и развлекает меня только разговор с ящером-проводником. Поначалу он, конечно, не был словоохотлив, на вопросы отвечал то коротко, то с ученой занудностью, но в любом случае — вежливо и обтекаемо, так, что прочесть в ответе его собственное мнение затруднительно. Но постепенно он разговорился, последние коридоры и вовсе трещит без умолку, у меня голова тяжелеет от его треска...
Но слушаю, и недоумение то и дело переходит в злость, сменяясь вновь еще большим недоумением. Ящер то рассыпается в благодарностях Империи, то превозносит Землю и Конгломерат, а ведь я его ни на то, ни на другое не толкаю, я вообще не заговариваю о политике! Если мой провожатый сводит разговор к собственным мыслям, то в голове у него изрядная каша. Между тем экскурсия длится и длится: мимо бесконечных посадок, мимо огромных баков с рыбой и водорослями, мимо садков с копошащимися в них змеями. И мне тоскливо, до умопомрачения тоскливо, потому что ничего нет нуднее жизни сссла — в бесконечной оранжерее, с мыслями о еде и золоте... хотя как раз о золоте ящер заговорил всего-то раза четыре — пустяк по сравнению с бесконечным монологом о проблемах обеспечения всё растущего населения Ссс пищевой органикой. Насколько же остро должна стоять проблема, подумала я наконец, чтобы так распинаться о ней перед чужаком? Или, может, этот разговор и рассчитан специально на чужака? Ладно, не мне судить, сдам разговорник шефу, и пусть аналитики ломают головы над записью.
— Замечаете, как изменился свет? Впереди — модуль золотообработки. Златомастера — цвет нашего народа. Его душа, как сказали бы на Земле.
— А вы сами бывали на Земле? — вырвался вдруг у меня вопрос.
— Я был, — сообщил ящер. — Кошмарное место.
— Почему?
— Жизнь там суматошна и неупорядоченна. Не разберешь, кто чем занимается и кто за что отвечает. И нет ни одного вопроса, на который у разных людей получишь один и тот же ответ. Удивительно, что при такой безответственности они достигли столь многого. В этом есть что-то... — разговорник запнулся, подбирая адекватный перевод презрительному шипению, — мистическое.
— Вы верите в мистическое?
— В мистическое — нет. Но в предназначение народа — да. В предназначение, дарованное каждому народу, каждой расе Галактики. — Ящер остановился и посмотрел на меня в упор, пристально и неприятно. — У народа Земли нет понимания своего предназначения, и это отвратительно.
— А у вас оно есть, это предназначение? — ощетинилась я. — Золото? Еда?
Мне плевать на Землю, но ящерьего детеныша хочется поставить на место. Повторять чужой бред — много ума не надо.
Жаль, что мы слышим друг друга через разговорник. Ящереныш не улавливает моего бешенства и продолжает нести восторженную чушь. Хотя, может, это и к лучшему. Только международного конфликта нам здесь и не хватало, да еще и по моей вине.
— Еда — всеобщая проблема, разница между народами лишь в степени ее разрешения. Золото — да, оно позволяет нам выразить себя и постичь. Но смысл предназначения превыше еды и золота. Вам не понять, что такое радость избранности. Жизнь ваша промелькнет в бессмысленной и бесполезной борьбе. Впрочем, и вам могут предложить высокое служение, и тогда вы познаете свое предназначение, и жизнь ваша обретет тот смысл, которого лишена сейчас. Прах из праха, в воле Повелителей мы обретаем блаженство существования. Высшее счастье, высшее блаженство, высший смысл и высшая цель — все в воле Повелителей.
— В воле Повелителей? — Ничего не понимаю, какие вдруг у ящеров повелители, откуда? Их общество — нечто среднее между общинным строем и конституционной монархией, и правители не тянут не то что на повелителей, а даже на вождей.
Ящер не отвечает. Он смотрит мимо меня, куда-то вбок, и я хочу глянуть, на что он там уставился, но не могу: окаменевшее вдруг тело отказывается шевелиться. Мой провожатый бросает на пол разговорник и неторопливо бредет прочь, потеряв почему-то всякий интерес и к разговору, и к экскурсии вообще. К оплаченной, между прочим, экскурсии! А я смотрю вслед, и ни одной мысли не возникает в голове. Будто
