Я хочу. Я пробую ответить, но почему-то издаю лишь слабый стон. Слабый настолько, что сама его еле слышу. Я хочу, хочу! Пожалуйста...
— Алан, наконец-то! Поговори с ней.
— Она в сознании?
— Кажется, да.
— Кажется? Кажется, я с врачом говорю? Или нет?
Мужской голос резок и насмешлив, но в нем угадывается нежность. Так говорил со мной отец...
— Слышишь меня? — теперь мужчина говорит на другом языке. Резком, неприятном... но его я тоже понимаю... так говорит народ моей матери! — Кто ты?
— Пей.
Струйка воды льется в рот. Я пью. Спасибо, спасибо... мне так хотелось пить, мне кажется, я мертвая была, а теперь с каждым глотком оживаю.
— Открой глаза.
Нет! Нет, я боюсь, не надо!
— Открывай глаза! Быстро!
Открываю. Ничего... ничего страшного. Пасмурный серый день (вечер? утро?). Плоская равнина — настолько плоская, что голова кружится! — заросла невысокой травой. Солнца нет, только бесконечное серое небо. Небо? Разве небо — такое?
Наверное, раз я его вижу и знаю, что это — небо.
— Ну вот, — шепчет женщина. Мне приятно слышать ее. Этот язык ближе мне. Это — мой язык. Кажется. Почему же мужчина упорно обращается ко мне на другом языке?
— Садись.
Язык народа моей матери... я помню... мама, я помню, ты говорила со мной на этом языке... почему же сейчас мне неприятно слышать его? Сажусь. Лицо женщины против меня — обычное человечье лицо, полное интереса и сочувствия. Женщина круглолица, светловолоса и светлоглаза, на загорелой коже светлеют вокруг глаз тонкие морщинки. На ней обтрепанный серый комбез, тяжелые ботинки, в руке фляга. Это она поила меня? А где мужчина? А, наверное, это он поддерживает меня за плечи...
Оборачиваюсь. Да. Тоже — человек, тоже светловолос и светлоглаз, но лицо словно застыло в суровой маске, и смотрит мрачно. Одет так же... где же я видела такую одежду? Мне кажется, она должна что-то обозначать...
— Ты ведь вхож в ханнский поселок, — тихо говорит женщина. — Она оттуда?
— Нет. Я вообще сильно сомневаюсь, что она чистая ханна. Черная... а глаза-то, глаза... с ума сойти!
— Может, мутация?
— Встать можешь? — он скорей приказывает, чем спрашивает. Могу, наверное...
Я встаю неожиданно легко: сила тяжести меньше, чем я ожидала. Меньше, чем на Ссс... я ведь на Ссс? Или нет? Где же я? Надо спросить, они знают, они скажут мне, только вот не получается почему-то — спросить. Умею я вообще разговаривать? Это не Ссс, точно, и не Земля тоже, на Земле гравитация чуть больше, я хорошо помню... помню... откуда? Разве я бывала на Земле? Бывала, наверное — раз помню земную гравитацию. Но почему-то совсем не помню остального...
— Слышит, и то ладно, — бормочет мужчина.
— Явный шок, — отвечает женщина. — Кто же она?
— Никто, — вдруг приходят ко мне нужные слова. — Пыль под ногами, прах из праха... это я помню.
Мужчина с женщиной быстро переглядываются, а у меня неожиданно получается задать вопрос:
— Где я?
— Нигде, — горько отвечает мужчина. — Никто может быть только нигде.
Правильно... я принимаю объяснение согласным кивком.
— А говорит хорошо, без акцента, — тихо замечает женщина. И протягивает мне потрепанные серые шорты: — На-ка, надень.
Я замечаю, что совсем раздета, но не могу вспомнить, в чем была. И, главное — где была? Не здесь, в этом я уверена. Пока натягиваю шорты, мучительно пытаюсь вспомнить... нет, не получается.
— Пойдешь с нами? — предлагает мужчина.
— Пойду, — соглашаюсь я. Мне все равно, почему бы и не пойти.
Как ни странно, идти легко. Только голова слишком пустая, легкая до звона и кружится.
— А откуда ты, помнишь? — на ходу спрашивает женщина. — Где твой дом?
Дом?
— Что такое «дом»?
— Место, где ты живешь, — объясняет женщина. — Где твои родные и друзья. Где тебя ждут.
Я долго думаю. Вернее, пытаюсь думать. Мне кажется, у меня есть друзья. Мне кажется, меня должны ждать. Но это — за слепящим светом, за болью и страхом. Мне не хочется думать об этом.
— Не помню, — отвечаю я.
Впереди вырисовываются на фоне серого неба какие-то сооружения. Вроде ангаров, но низкие, словно до половины вкопанные в грунт. Скоро мы подходим к ним вплотную. Они намного меньше, чем показались мне издали. Не ангары, даже не мастерские; скорее в размер мелкой торговой точки. «Нейтрал», всплывает в памяти слово. Что это — «Нейтрал»?
— Это рынок?
— Здесь мы живем, — тихо отвечает женщина.
— Я живу на Нейтрале, — выдаю я возникшую в мозгу истину.
— Вспомнила, — бормочет мужчина. — Нейтрал, ишь ты!
— Мы даже не знаем, в какой стороне твой Нейтрал, — вздыхает женщина.
Я, не думая, выпаливаю координаты, мужчина останавливается и долго на меня смотрит. От его взгляда по коже начинают бегать мурашки; я передергиваю плечами, а он снова спрашивает:
— Кто ты?
Слепящий свет, боль и страх...
— Никто, — шепотом повторяю я.
— Оставь, — приказывает женщина. — Так ты ничего не добьешься. Разве что углубления шока.
— Извини, — говорит мужчина. Непонятно говорит — вроде бы не женщине, а мне. За что?
Я подхожу к ближайшему строению и провожу рукой по чуть шершавой поверхности брони. Рука помнит это ощущение. Я делала так тысячи раз. Броня... ангар... катера... корабли... мой кораблик... «Мурлыка»!
— «Мурлыка», — шепчу я.
Мужчина словно хочет что-то спросить, но женщина хватает его за руку, он осекается и только смотрит на меня... слишком пристально смотрит, неприятно. Из строения выходит человек, темнолицый и седой, в таком же комбезе. Глядит на меня с явственным недоумением.
— Кого ты привел, Алан?
— Доставка явно не по адресу, — подхватывает второй, молодой, худощавый и стремительный, босой, в затертых джинсах и драной полосатой рубахе.
— Как сказать, — возражает мужчина... Алан. — Говорит она по-нашему.
Подходят еще люди, а мне снова чудится слепящий свет, и я понимаю — что-то страшное будет сейчас со мной. Мурашки по коже и дыбится шерсть... я боюсь, они такие непонятные, они так странно смотрят на меня, и всё здесь непонятно и неправильно!
— Успокойся, — ласково говорит женщина. — Они просто удивлены. Они не знали, что бывают черные голубоглазые ханны.
Ханны, повторяю я про себя. Ханны. Я помню. Ханны — рыжие бестии — кошачья спесь — не люблю!
— Черных ханн не бывает, — уверенно говорю я. — Ханны рыжие. И глаза у них рыжие, точно.
