Скворцов полез под скамью.
– Так и есть. Одна бутылка готова. Две еще целы. Выпьем, пока не поздно.
Вторая бутылка взорвалась у него в руках.
– На черта нам такая самодеятельность, – сказал он, отряхиваясь.
Третью бутылку распили втроем, попеременно прикладываясь к горлышку. Горячий квас отдавал не то соляркой, не то паленой резиной.
– Хорошо, но мало, – сказал Скворцов. – Люблю пить.
– А на седьмом объекте можно будет напиться?
– Черта с два. Воду туда возят в обрез – по литру в сутки на брата. Хочешь пей, хочешь мойся. Большинство предпочитают пить.
Дорога повернула направо, и стало видно на горизонте небольшое пятнышко, похожее издали на корабль.
– А это что?
– А это и есть седьмой объект.
– Знаменитая стенка?
– Она, матушка.
По мере того как они приближались, очертания большого кораблеобразного сооружения обрисовывались яснее. Скоро стало видно, что это не корабль, а действительно высокая, изогнутая полукругом стена. Она мрачно выделялась в голой степи, грубо сваренная из тусклых, слегка оборжавленных броневых листов, опертых на циклопические обветренные бревна. На верху стены сидел маленький степной орел. Когда газик приблизился, орел развернул крылья и неторопливо полетел в степь. Еще ближе – и стало заметно, что вся стена усеяна небольшими пробоинами, сквозь которые беловатыми глазками посверкивало небо.
В последнюю очередь они увидели стальной цилиндр, подвешенный на тросах в центре подрывной площадки. Не очень большой, но значительный, он мягко поблескивал на солнце синеватым округлым боком. Сразу было видно, что он здесь главный.
– Узнаете свое изделие? – спросил Скворцов.
Лида побледнела под загаром и медленно ответила:
– Узнаю.
– Да вы не волнуйтесь, все будет хорошо.
Не успели они выйти из машины, как на них набросилась мошка и обсела потные лица. Из деревянной будки вышел коротконогий человек в синем комбинезоне. Лицо его было закрыто черной сеткой. Грудастый, он напоминал женщину в парандже.
– Здравия желаю, товарищ майор, – тонким, осипшим голосом сказал человек в парандже.
– Здравствуйте, – ответил Скворцов, подавая ему руку. – Я вам привез конструктора этой вот игрушки. Знакомьтесь.
– Ромнич, – сказала Лида и закашлялась. Мошка лезла в рот, в ноздри.
– Капитан Постников, – сказал человек в парандже, не подавая руки. Сеткой надо одеваться, – прибавил он фистулой.
– Я как раз захватил пару сеток, – сказал Скворцов и вынул из кармана две черные нитяные сетки, похожие на авоськи, но с кисточками по краю. Одну он накинул на голову Лиде, другую себе. Мошка затанцевала вокруг сеток, искусно маневрируя возле ячеек, но не залетая внутрь.
Сетка странно изменила лицо Лиды Ромнич.
– А знаете, вам идет. Все-таки когда женщины носили вуали, в этом что-то было.
– Вам тоже идет.
Капитан Постников глядел на них с откровенным презрением: тоже, мол, нашли разговор.
– Что у вас тут произошло? – спросил его Скворцов.
– Два подрыва вчера дали. Распределение осколков не соответствует тактико-техническому заданию. Будем браковать изделие.
– Это мы еще посмотрим. К подрыву готовы?
– Так точно. Только переходников нет. Я машину за ними послал, да она что-то задержалась. Наверно, воду берет. Все-таки жара. Метео сорок три обещало.
Капитан говорил тяжко, трудно, с перерывами, как будто он уже замолчал, а потом молчать раздумал. Было видно, что ему все осточертело: жара, степь, вся эта канитель с изделием.
– Сколько же придется ждать?
– А кто ее знает? Вы тут, в тенечке, обождите.
Скворцов и Лида отошли в короткую тень будки. От железной крыши так и дышало жаром. Постников пошел на площадку.
– Придется ждать, – сказал Скворцов. – Вот лопухи, забыли переходники доставить.
– А знаете, я люблю ждать.
– Странный вкус. Я как раз терпеть не могу ждать.
– Нет, я люблю. Не везде, конечно, а на полигоне. На полигоне полагается ждать. Это словно часть полигонной службы, вроде ритуала...
– Видно, вы прирожденный полигонный работник. Любите свою работу?
– Очень, – сказала Лида. – Знаете, когда я думаю о своей работе, даже мурашки по спине.
Она повела плечами, морща спину между лопаток.
– Вот это любовь. А по дому не скучаете?
– Нет. То есть да. Сына хочется на руки взять. Сын у меня, Вовка. Два ему. Хороший мальчик. Кудрявый... А у вас, кажется, тоже сын?
– Вася.
– Сколько ему?
– Полтора.
– А какой он у вас? Расскажите. Я люблю про детей.
– Ну какой? Толстый, белый, увалень, глупый. Глупый, а друг он мне большой, больше всех.
Подошел капитан Постников:
– Машина пришла, товарищ майор. Разрешите готовить подрыв?
– Пожалуйста.
– Попрошу пройти в блиндаж, – просипел Постников, упорно не глядя на Лиду Ромнич. – Покидать блиндаж в ходе подрыва не разрешается.
– Я знаю, – сказала Лида.
– Идите вперед, Лидия Кондратьевна, я вас догоню. Видите блиндаж? Вон там.
Она пошла по тропинке к блиндажу, полевая сумка болталась у ее бедра. Скворцов смотрел вслед, умиляясь ее цапельной долговязости. Этакие бамбуковые ноги, словно бы даже пустые внутри.
Постников кашлянул.
– Дай закурить, капитан, – сказал Скворцов.
– 'Беломор' употребляете?
– Очень даже употребляю.
Они откинули сетки и закурили.
– Что же ты, капитан, с нашей дамой так строго, а?
– Не люблю бабья на полигоне. Приедет такая фуфлыга: ах да ох, уши затыкает. И всегда при ней что- нибудь не так. То пиропатрон не сработает, то контакта нет. Я тысячу раз замечал.
– Напрасно. Ромнич не такая. Она уши не затыкает. Она сама конструктор, полигонный работник. Даже ждать на полигоне – и то любит.
Постников подумал и сказал:
– От женщины, которая таким делом занимается, может вытошнить.
– Ну, зачем уж так. Хорошую женщину никакое дело не испортит. Я даже одну знал женщину – борца. И ничего, славная была женщина.
– Пускай она лучше обо мне заботится, – горячо сказал Постников, сразу потеряв медлительность. – Моя вон тоже пошла в школу преподавать, а хозяйством ей некогда заниматься. Щи оставит – когда разогрею, а
