И чего она в нем нашла?
Машина была горячая, как сковорода.
– Игорь, домой.
Тюменцев включил двигатель. Газик затрясся.
– Между прочим, Игорь, – заметил Скворцов, – вот что мне в голову пришло, пока я там сидел: почему ты не взял высокое напряжение прямо с трамблера на корпус?
– Такой вариант я рассматривал, он для меня не годится. Этот вариант работает только при включенном моторе. Я тогда на случай не должен мотор выключать. А за пережог горючего тоже не похвалят.
– Эх, – вздохнул Скворцов, – если бы меня так девушки любили, я бы их пугать не стал. Идите ко мне, милые, сказал бы я на твоем месте.
Тюменцев нажал стартер. 'ГАЗ-69' забормотал и тронулся в путь. Дорога уходила в степь. Скворцов сказал наконец вслух то, что думал про себя целый день:
– Степь чем далее, тем становилась прекраснее.
Еще один день прошел, жаркий и необычайно тяжелый. К вечеру легче не стало. В небе, затянутом плотной дымкой, медленно опускалось тусклое красное солнце с резко обведенным круглым контуром. Воздух не шевелился, скованный неопределенным ожиданием.
В каменной гостинице, раздевшись до трусов, лежали на кроватях Чехардин, Скворцов и Манин. Вернувшись с поля, они не пошли даже купаться, а сразу же полегли. В номере было сверхъестественно душно. Накалившиеся за день стены немилосердно излучали жар. Чехардин и Скворцов курили, дым неподвижно висел над каждой кроватью, не смешиваясь с окружающим воздухом. Мании был некурящий и обычно любил постращать своих сожителей раком, и не каким-нибудь, а нижней губы. Но сегодня он так истомился, что даже о раке забыл.
– Хочу холодного пива, – сказал Чехардин, – чтобы в большой тяжелой кружке, чтобы вся запотела и капельки на боках... Вульгарная московская кружка пива.
– Разговор о пиве в настоящих условиях приравнивается к идеологической диверсии, – отвечал Скворцов.
– Айв самом деле, – невинно сказал Манин, – почему это здешняя торговая сеть не продает прохладительных напитков?
– Эх, Ваня-Маня, святая простота.
– А я и правда не вижу причин.
– Их более чем достаточно, – сказал Чехардин. – Организовать продажу прохладительных напитков в здешних условиях – дело нелегкое. Нужна тара, бочки, емкости, лед, пятое-десятое, вода, наконец. А чего ради они будут стараться? Какие рычаги приведут в действие всю эту махину?
– Забота о живом человеке, – ответил Манин и сам застеснялся.
– Вот-вот, – усмехнулся Чехардин. – Очень типично. На словах марксист, а чуть до дела дойдет – типичный идеалист. Сознание первично, материя вторична, так, что ли?
– Я этого не говорил.
– Простите, я только довел вашу мысль до логического завершения. Забота о живом человеке! Вещь, конечно, полезная, но утверждать, что таким рычагом вы сдвинете проблему снабжения, – значит быть идеалистом. Помимо заботы о живом человеке нужны другие, экономические рычаги. Нужно поставить торговую сеть в такие условия, чтобы ей было не только душеспасительно, но и выгодно заботиться о живом человеке. Как говорил один мой приятель: 'У всякого есть совесть, но надо создать такие условия, чтобы хочешь не хочешь, а она проявлялась'.
– Это не наша, это капиталистическая мораль, – искренне страдая, сказал Манин.
– Так я и знал, что вы пустите в ход какой-нибудь жупел. Известный прием: подобрать подходящее к случаю бранное слово – и спор кончен. Нет, вы попробуйте подумать, ей-богу, неплохо иногда подумать.
– Я и думаю, но не вразрез с основными принципами. А вы... ошибаетесь.
– Вполне возможно. Думающий человек не застрахован от ошибок. Это знает каждый, кто когда-нибудь пробовал думать сам.
– Я с вами согласен, – сказал Скворцов. – Рычаги нужны. Помните, я вам рассказывал про ту бабищу из 'Лихрайпотребсоюза'? Ее бы каким-нибудь рычагом... Сидит, как царица, и на лице – глубочайшее презрение ко мне, живому человеку...
– Естественное презрение владельца к неимущему.
– Чем же она владеет?
– Как чем? Информацией! Пока существуют дефицитные товары, существуют и владельцы информации. Информации о том, где, какой и в каком количестве появится товар. Эту информацию можно продать, купить, обменять (ты – мне, я – тебе). А власть! Возьмите хотя бы Ноя! Завези в Лихаревку вдоволь напитков – и лопнет ваш Ной как мыльный пузырь.
– А я люблю Ноя, – вступился Скворцов. – Что-то есть в нем широкое. Этакая бескорыстная, я бы сказал, любовь к материальным благам. Он ведь не для себя – ему угощать надо.
– Дефицит, – сказал Манин, – явление временное. Конечно, есть еще некоторые трудности, но это болезни роста. Когда мы добьемся подлинного изобилия, небывало высокого уровня производства на душу населения, дефицита не будет.
Чехардин выслушал и сказал задумчиво:
– У буддийских народов есть весьма остроумное устройство – молитвенное колесо. Когда верующему приходит в голову помолиться, ему даже не надо произносить слов, достаточно повертеть колесо.
– А что, я что-нибудь не то сказал? – обеспокоился Манин.
– Наоборот, даже слишком то. То, да не то. Наш дефицит в большинстве случаев обусловлен не бедностью. Мы достаточно богаты для того, чтобы выбрасывать на ветер, уничтожать, гноить огромные материальные ценности. Представьте себе все это в масштабе страны! Несобранные урожаи; зараженные сорняками, гибнущие поля; в огромных количествах производимый никому не нужный ширпотреб... Это все – чистые издержки. А ведь общие принципы разумного управления известны. Экономическая система, как и техническая, должна основываться на принципе обратной связи. В технике мы признаем обратную связь, а в экономике упорно ее отрицаем!
Манин покраснел чуть не до слез и сказал дрожащим голосом:
– Ну уж это... Это я не знаю что... Это какая-то кибернетика.
– Еще один жупел. Сейчас вы обзовете меня апологетом буржуазной лженауки. Слово-то какое: 'апологет'...
– А есть еще хуже: 'молодчик', – сказал Скворцов.
– Одно другого стоит.
На этом месте разговор прервался, потому что вошел Теткин, очень веселый, и заорал:
– Ужинать, братцы! Скорей в портки и ужинать! Я по такой жаре ненормально жрать хочу!
Он схватил со стола графин с водой, желтой, как чай, и горячей почти как чай, хлебнул из горлышка, сморщился, сплюнул, уронил пепельницу, захохотал и удалился, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка.
– Это он всегда такой жизнерадостный? – осведомился Чехардин.
– Всегда, – ответил Скворцов, натягивая брюки. – Вчера утром он потерял шляпу и по этому поводу хохотал до обеда. Потом нашел шляпу и хохотал уже до вечера.
Манин оделся раньше других и вышел.
– Напрасно вы при нем, – сказал Скворцов.
– А что? Разве он...
– Нет. Просто пай-мальчик, потому и может продать. И не потихоньку, а в открытую. Выступит на собрании и начнет в порядке самокритики со слезами на глазах поносить себя самого за то, что вас слушал...
– А ну его к черту, пусть поносит, – рассердился Чехардин. – Чего в самом деле бояться? Двум смертям не бывать...
