друзьями, я услышала их беседу, и внутри меня что-то прояснилось. Я осознала, какой мир окружал меня.
Доктор Мурадян на секунду вышел из спальни и тихо сказал Оганнесу, чтобы он сходил в аптеку старой части города, недалеко от моста Табахане. Я машинально подошла к доктору, взяла из рук Оганнеса рецепт и сказала, что я сама пойду. Я знала, что моя мать одобрила бы меня — она боялась встречи Оганнеса с военным патрулем, который в последнее время появлялся в городе все чаще.
Я вышла из дома и бегом поднялась на холм, к площади Таксим. Оттуда я кубарем сбежала вниз к мосту и углубилась в лабиринт улиц старого города. Я хорошо знала, где была аптека — рядом с ней жила моя двоюродная сестра Тереза.
Аптекарь бросил на меня внимательный взгляд поверх своих очков и с любопытством наблюдал, как я пытаюсь справиться со своим дыханием после бега. Потом он взял рецепт и вошел во внутрь аптеки, чтобы приготовить лекарство. Он пробормотал, что это было сердечное средство. Этот мужчина знал меня, потому что я часто крутилась вокруг аптеки, и я пошла за ним внутрь помещения. Это был странный человек — у него не было ни единого волоска ни на голове, ни на руках, и, как мне казалось даже по всему телу. Это приводило в изумление меня и мою двоюродную сестру, когда мы заходили в аптеку, мы не могли отвести взгляд от его головы.
Надир Кабир был странным армянином. Его отец был иранцем, и, возможно, от него он унаследовал свои огромный нос. Единственное, что было красивым на его лице, так это его глаза — огромные и зеленые, изумрудного цвета. Кроме того, у него были маленькие, изящные руки с длинными пальцами, которые контрастировали со всем его телом. Тем не менее он ничего не хотел знать об иранцах и объявлял себя армянином, хотя в нашей колонии он был чужаком. Он был женат на турчанке, воспитывавшей своих детей в мусульманском духе.
Что касается меня, то он мне казался довольно симпатичным, потому что он не обращал внимания на нас, когда мы иногда проникали в его лабораторию и наблюдали за его работой. Правда, мы должны были вести себя тихо и не болтать, в противном случае он немедленно выпроваживал нас на улицу.
Не глядя на меня, он спросил своим гнусавым голосом, для кого предназначается это лекарство. Я ответила, что для моей матери, и он согласно качнул головой, бормоча, что жизнь — жестокая штука.
Через несколько минут он вручил мне маленький флакон из стекла янтарного цвета, закрытый пробкой с сургучом и пробормотал свои пожелания, чтобы мама выздоравливала. Я не заплатила, потому что обычно он заносил сумму в специальную тетрадку, и мой отец время от времени заходил к нему, чтобы расплатиться.
Я побежала обратно с большей осторожностью, чем по пути в аптеку, потому что однажды, возвращаясь домой тем же путем, я разбила флакон с лекарством. С того дня я была особенно внимательна.
И тогда я увидела толпу. Это были турки, по внешнему виду — рабочие с чайного завода. Но они не выходили с завода, и вид их был довольно необычен. В руках они держали палки, железяки, вилы и косы. Но не толпа привлекла мое основное внимание. Моя душа замерла, когда я увидела дядю Арама и другого незнакомого мне армянина, которые шли перед рассерженной толпой, понукаемые и подталкиваемые в спину.
Очень удивленная тем, что увидела, я сначала не могла понять, что там происходит, и замерла, наблюдая за ними из-за угла, но потом быстро сообразила, что мне надо было срочно укрыться за колонной, ведь я начинала понимать, что все это связано с тем, о чем рассказывал отец.
Они прошли так близко, что я могла бы дотронуться до моего дяди. Со смешанным чувством недоверия и ужаса, я смотрела на его лицо, обезображенное ударами. Один глаз у него был полностью закрыт и покрыт синяками, и, кроме того, он явно хромал.
Что касается другого мужчины, то его лицо было искажено страхом. Его почти вылезшие из орбит глаза смотрели то вправо, то влево, словно искали какой-то помощи.
Я вдруг поняла, что должна была что-то сделать, чтобы помочь этим людям. Дядя Арам на самом деле приходился дядей моему отцу, но возраст у них был примерно одинаковый.
Я кинулась бежать, забыв о предосторожностях и о флаконе с лекарством. Я только видела перед собой лица обоих мужчин, преследуемых толпой, казавшейся мне разгоряченной и разъяренной стаей.
Это уже были не слова или угрозы, это была суровая действительность, и пока я, задыхаясь, бежала домой, я не могла найти ответа на эту нелепую реальность и уже не считала, что мой отец, находивший выход из любого положения, был в силах как-то помочь этим людям. Я чувствовала себя так, как будто вакуум окружил меня, а я карабкалась по лестницам, смотрела на этих людей, не в состоянии произнести ни звука, ни выразить словами те чувства, которые охватили меня.
Мой отец подошел ко мне, взял за руку и вопрошающе смотрел, пока я переводила дух. Я смогла лишь отдать ему лекарство, а потом безутешно разрыдалась. Он с удивлением смотрел на меня.
Тогда доктор Мурадян подошел ко мне и спокойным голосом спросил, что случилось.
Всхлипывая и заикаясь от рыданий, исходивших из самого моего сердца, я смогла, в конце концов, рассказать о том, что увидела. Пока я говорила, я видела, насколько оба мужчины были ошеломлены.
Доктор Мурадян был энергичным человеком, но он мог сдерживать себя. Он взял пузырек с лекарствами и снова вошел в комнату, где лежала моя мать. Мы все пошли следом за ним, как будто уверенность, которую он источал, имела для всех нас большое значение.
Увидев лицо моей матери, я поняла все. У нее была очень бледная кожа со странным желтоватым оттенком, и я сильно испугалась, и, хотя доктор Мурадян еще ничего не сказал, мне стало ясно, что она умирает. В тот момент не надо было слов. Все находившиеся в комнате плакали, а доктор, весьма взволнованный, уехал из нашего дома. Моя мама была без сознания, и уже ничего нельзя было поделать. Мой отец опустился на колени рядом с ней и, рыдая, спрятал свое лицо в простынях постели. Я никогда не видела его в таком отчаянии.
Я и мои братья поняли, что происходит нечто ужасное. Я никогда не видела, как умирают люди, и никогда не думала, что моя мать может умереть. И тем не менее в тот момент весь мир разваливался на наших глазах. Случился какой-то безмерный катаклизм, а в чем была причина — неизвестно.
Потом все произошло очень быстро. Я оказалась свидетелем страшной драмы, но по какой-то нелепой причине не могла соучаствовать в этой странной ситуации. Я слышала, как плачет вся моя семья, а небо, казалось, хотело разделить с нами наше горе, и пошел сильнейший дождь.
В моей жизни происходило много событий. Я пережила и страшные и очень счастливые моменты. Но никогда я не испытывала такого огорчения, как в те часы. Все, что произошло тогда, я могу вспомнить с удивительной точностью, и я знаю наверняка, что эти горькие воспоминания останутся со мной до самого моего конца.
Последующие часы были самыми грустными. Тот жестокий удар, который нанесла нам тогда судьба, стал началом долгого периода агонии.
Мы находились на армянском кладбище, где хоронили тело моей мамы. С нами была вся наша семья, многочисленные Друзья и знакомые моих родителей. Вдруг мы услышали доносившиеся издалека крики. Звук их быстро приближался. Похоронная церемония уже подходила к концу, и, поскольку погода временами резко ухудшалась и шел сильнейший дождь, люди убегали под укрытие церкви.
Ни у кого не осталось времени выйти оттуда. Многочисленная толпа турок с искаженными лицами мешала нам выйти, угрожая импровизированным оружием — мотыгами, топорами, вилами и просто палками.
Тогда приходской священник отец Атопян, проводивший церемонию захоронения, сделал несколько шагов вперед и обратил слова порицания к главарям толпы за их неподобающее поведение.
На какой-то момент наступила тишина. Словно речь священника произвела впечатление на этих людей. Меня, в страхе спрятавшуюся за спиной моего брата, охватило тягостное предчувствие. Оно было связано с картиной, которую я видела вчера. Несмотря на смертельный страх, испытанный дядей Арамом и другим армянином, они смогли вернуться домой, хотя их избили и унизили.
Брошенный с большой силой камень попал в голову отца Атопяна, и он упал, как подкошенный. И тогда начался страшный шабаш. Несколько мужчин-армян кинулись вперед, пытаясь защитить его и свои
