семьи.
Действуя почти рефлекторно, мой брат заставил меня побежать между могилами, зажатыми между высокими кипарисами. То же сделала Мари, которую держал за руку мой отец. У входа на кладбище разворачивалась неравная битва. Часть людей — турки — пыталась прорваться на кладбище, другая, меньшая, — армяне — стремилась удержать их. Но это было невозможно, все равно, что задержать течение реки. Турецкие крестьяне в яростном ослеплении нападали на нас, раззадориваемые криками нескольких человек, — похоже заводилами. Они выкрикивали грязные оскорбления в наш адрес, называли нас мерзкими «гяурами».
Мы же оказались в противоположном углу кладбища вместе с моим отцом и сестрой. На лице отца было написано все. Он еще не пришел в себя после страшного несчастья — скоропостижной смерти моей матери, а мир вокруг него уже распадался на части. Он боялся за нашу безопасность. Вернувшись из Стамбула, он пребывал в страхе, и события лишь подтверждали его тягостные предчувствия.
Нам уже не оставалось времени ни на что. Толпа турок как смерч наваливалась на нас, а армяне, в ужасе от того, что могло случиться с их семьями, спасались бегством среди могил. Я помню старую пару супругов Балакян, которые не захотели убегать и остались сидеть на прежнем месте, словно хотели нанести приятный визит своим родным. Турки же бездушно избивали и кололи кинжалами всех, кто попадался им на пути.
Папа подсадил нас в углубления забора, которые оказались поблизости. Это было, пожалуй, единственное место, где можно было спрятаться, и мы быстро забрались туда, хотя Мари поскользнулась и упала на Оганнеса, повредив себе бедро. Мой отец с силой толкнул ее и, наконец, она смогла взобраться. Потом мы все вчетвером, балансируя, побежали по церковному забору, а Мари плакала, жалуясь на сильную боль.
Мы уже хотели спрыгнуть с забора за кладбище, как увидели, как один турок бежал прямо на нас, свистя и сверкая своей старой саблей, Это был человек лет сорока, но еще довольно ловкий, — он кинулся вслед за нами. Он бежал за моим отцом, размахивая своей поржавевшей саблей. Видя это, Мари остановилась и закрыла руками лицо, не в силах видеть эту сцену.
Мой отец обернулся и поднял с земли камень, пытаясь защититься. Продолжая кричать как одержимый, турок подбежал к нему и, видя решительность моего отца, остановился перед ним метрах в двух, держа обеими руками рукоять сабли, но не решаясь нанести удар. Отец неожиданно бросил в него камень. К счастью, камень попал ему в руку и сабля упала на землю. Тогда мужчины схватились в рукопашной.
Турок был моложе и сильнее моего отца и тут же оказался на моем отце и начал душить его. Но мой брат быстро подбежал к ним, схватил камень и изо всей силы ударил по голове турка, который упал без сознания на моего отца.
Отец в ошеломленном состоянии поднялся, взглянул на Оганнеса и, не имея возможности произнести ни слова, показал на ближайший лес. Мы побежали туда, но Мари не успевала за нами, потому что сильно хромала. Как могли мы оказали ей помощь и забежали в лес. Мы не знали, что делать дальше. Домой возвращаться нельзя — там на нас нападут те же самые неуправляемые толпы, которые накинулись на кладбище.
Но мой отец был не из тех, кого можно было запугать. Он хорошо ориентировался в лесу, — в свое время, в молодости, он часто ходил сюда на охоту. Он довел нас до сложенного из деревьев домика и предупредил, чтобы мы сидели там не шелохнувшись.
Потом, обращаясь к брату, велел ему позаботиться о нас. Он сказал, что хочет узнать, что там происходит в городе. Ему казалось совершенно невероятным, что турки вдруг превратились в сумасшедших убийц. С другой стороны, ему хотелось узнать, мог ли он рассчитывать на команду своего корабля. В капитане Али Меркези он не сомневался. Он не раз на протяжении многих лет доказывал свою верность. Он сможет убедить остальных, и мы сможем убежать через Черное море.
С другой стороны, Мари чувствовала себя неважно. Ушиб у нее болел все сильнее и, хотя я видела, что она что есть силы сдерживается, чтобы не заплакать, она все же всхлипывала, и слезы катились у нее из глаз.
Ситуация действительно была ужасна. Мы только что потеряли нашу мать, которая до сих пор была незаменимой, и это мы чувствовали с каждым часом все острее. Всего два дня назад она была центром нашей семьи, всегда внимательна со всеми, готовая помочь каждому из нас. Само воспоминание о ней причиняло мне огромную боль: я как будто опустела внутри и жизнь потеряла всякий смысл.
Мой отец дал нам уйму советов и исчез среди деревьев. Когда мы остались одни, Мари начала безутешно плакать, причем не только из-за сильной боли, сколько из-за охватившего ее сильнейшего страха и отчаяния. Оганнес безуспешно пытался успокоить ее и попросил меня заняться ею. Она была старше меня, но я обняла ее, стараясь успокоить, и через пару часов она потихоньку заснула.
Мой брат всегда носил с собой маленький нож. Он выбрал ветку, стал ее обстругивать и делать небольшую палку, чтобы, по крайней мере, было чем защититься в случае нападения.
Оганнес всегда был очень смелым. Однажды, еще ребенком в возрасте семи лет, он заблудился в горах и пробыл там в одиночестве два дня. Мои родители были в отчаянии, ведь в горах водились дикие звери, в том числе стаи волков, но когда они уже почти смирились с неизбежным, он появился. Он прошел по горам почти сорок километров, утоляя жажду в горных ручьях и питаясь яйцами из гнезд. Все были поражены невероятным подвигом этого ребенка, а мои родители даже попросили отслужить мессу и устроили праздник для всего района в знак благодарности Провидению за счастливое спасение сына.
Не могу не сказать, что в то время мы были очень религиозными людьми. Годы и обстоятельства привели к тому, что многие вещи я стала видеть по-другому, но в те дни религия была чем-то весьма важным, и вся наша жизнь была связана с религией.
На самом деле был конфликт между мусульманами турками и нами — ревностными христианами. Сейчас, после стольких лет за плечами, я вижу, что причиной тому была абсолютная некомпетентность: сторонники и той и этой религии не предпринимали ни малейших усилий для того, чтобы найти взаимопонимание. Правда, на индивидуальном или семейном уровне отношения, казалось, были вполне дружественными, но в целом действительность была совсем иной. У нас в доме всегда были турецкие служанки, а у моего отца и персонал и команда тоже состояли из турок. Только потом мы с грустью осознали, что, за исключением редких и поэтому очень ценных моментов, различия между армянской и турецкими общинами были непреодолимы.
Так вот, Мари, Оганнес и я находились в полной растерянности и чувствовали себя разбитыми и потерянными. Впервые в жизни я почувствовала одиночество, хотя со мной и находились сестра и брат. Появилось странное ощущение, что между жестоким миром, который мы только что открыли, и нами не было ничего, и мы находимся в непосредственном соприкосновении с ним. Оганнес, судя по всему, полностью смирился с этим, он продолжал стругать ветки и уже сделал другую дубину, более мощную, чем предыдущую. Он, вероятно, был уверен, что нам ничего другого не остается как защищаться силой.
Я знала, о чем он думает. В тот момент брат был уверен, что кто-то нападет на нас и поэтому неминуемо нужно будет выйти навстречу опасности, пусть это и связано с риском для жизни. Но больше всего Оганнес боялся — и в этом он признался мне только недавно — призыва в армию. Он с ненавистью говорил «в турецкую армию», потому что знал, что ничего хорошего от этого ожидать не приходится. Его приятелей, как правило, забирали в армию силой, застигая врасплох. Один из его друзей, комиссованный из армии по болезни — из-за туберкулеза, — рассказывал о жесточайших порядках, царивших в казармах и частях, где служили армяне. Он говорил, что положение усугублялось еще и тем, что за последние месяцы дисциплина ужесточилась, а некоторые призывники погибали из-за избиений, дурного обращения и даже были расстреляны по распоряжению тайных военных трибуналов, выносивших смертные приговоры с формулировкой «потеря военного духа».
Мой брат Оганнес никогда не выказывал особых успехов в школе. Я знала, что это не из-за того, что он не успевал, а просто был слишком свободолюбив. Таким он был раньше, таким он остался до конца своих дней.
К тому же он ненавидел турок. Он знал, как они относились к армянам на протяжении веков. Дядя
