Атом испытывал особую симпатию к Оганнесу и часто разговаривал с ним, внушая ему свое собственное видение истории.
А я, хоть и была еще девочкой, совсем не верила тому, что рассказывал вам дядя Атом. Многие считали его выпивохой, хотя и признавали его выдающийся ум. Оганнес же упивался рассказами дяди, и дело дошло до того, что в один прекрасный момент отцу пришлось взять этот вопрос под свой контроль и попросить дядю Атома не распалять слишком мальчика своими рассказами.
В итоге Оганнес стал бывать у дяди Атома без ведома отца. Только потом мы узнали, что дядя состоял в каком-то тайном обществе, которое пыталось поставить на место турок. Мой отец никогда не хотел втягиваться в нечто подобное, и Атом уважал его решение. Но, в конце концов, папа был вынужден признать, что старый и не пользующийся авторитетом выпивоха был по большому счету прав.
Наступал вечер. Оганнес нашел неподалеку ручей и выточил деревянный стакан, с помощью которого мы смогли утолить жажду. У Мари, по-видимому, поднялась температура, но она уже меньше жаловалась на боль. Пару раз она попыталась подняться и пройтись, но в итоге смирилась и осталась сидеть на сухой траве, которую мы с Оганнесом собрали, чтобы сделать ей ложе.
Проходили часы, а отец не объявлялся. Я старалась не показывать, как я боюсь, что его могут схватить и причинить ему вред. Я отгоняла мысль, что он, возможно, уже мертв, ведь он оставался тогда нашей единственной надеждой. Что мы могли сделать без него? У него всегда имелось что-нибудь в запасе, чтобы выйти из положения. Думать о чем-либо другом было невозможно.
Оганнес в тот день нас приятно удивил. Он нашел гнезда диких горлиц и, помыв в воде их яйца, предложил их нам. Мы вылили их содержимое в деревянный стакан и выпили их сырыми.
Добыча приглушила наше чувство голода. Мари не хотела поначалу есть их, уверяя, что они вызывают у нее тошноту, но Оганнес заставил ее съесть, и она почувствовала себя лучше.
Потом Оганнес попытался почистить наше убежище. Он смирился с тем, что нам придется провести там ночь. И, хотя было не очень холодно, мы понимали, что внутри этого помещения мы будем в тепле и в большей безопасности. Он не хотел разводить костер, хотя мог добыть огонь с помощью кусков кремния, — чем немало гордился. Он боялся, что дым может нас выдать, потому, закончив уборку, он приготовил из мелких и мягких веток нечто похожее на постель. Мы помогли забраться внутрь Мари, которая, казалось, впала в апатию, потому что уже не плакала и не жаловалась. Ее молчаливость несколько беспокоила меня. Это было нетипично для ее характера, но ведь и обстоятельства тоже были нетипичными на тот момент, поэтому я не придала ее состоянию особого значения.
Я поделилась с Оганнесом моими опасениями по поводу отца. Он молча кивнул. Он тоже считал, что нам не следует разъединяться, но приходится мириться со сложившейся обстановкой. Он прекрасно понимал, что в той ситуации мы не смогли бы долго оказывать сопротивление, и он не знал, что делать. Кроме того, самочувствие Мари не позволяло нам куда-либо идти. Он не хотел оставлять нас одних, и это ограничивало наши возможности.
К вечеру заметно похолодало. Мари дрожала от холода, я дотронулась до ее лба и почувствовала, что у нее высокая температура. Это очень напугало нас, потому что стало ясно, что требовалась помощь врача.
В жизни бывают моменты подлинного отчаяния. И это был один из них. Раньше я видела только одну действительность: безопасность родного дома, любовь родных, ощущение благополучия, любви и даже обожания со стороны родных. Я никогда не могла представить себе, что подо всем этим находится темная и глубокая пропасть, и это открытие вызвало у меня состояние, близкое к обмороку. Я превращалась во взрослую женщину, но во мне оставалось еще много черт от девочки. Часы, проведенные там, изменили меня так, как будто прошло лет десять.
Как только стемнело, снаружи мы услышали шум. Мы замерли, но вскоре услышали голос отца, который звал нас.
Этот голос принес нам большое облегчение. Оганнес и я выбежали из нашего убежища и остановились в изумлении. Папа был одет в одежду турецкого крестьянина. С ним был Ахмед, который вел двух мулов, запряженных в крытую телегу.
Ахмед Ками был правой рукой моего отца. Он был родом из Ризе, но практически все время жил в нашем доме и работал на нас. Разумеется, он был турком до мозга костей, но главное, что он был добрым человеком.
Мой отец спустился в город, соблюдая большую предосторожность. Он осознавал, что рискует больше чем своей собственной жизнью. Он признался нам, что единственно, чего он боялся, так это не случилось бы что-нибудь с нами.
Наш дом находился почти на самой окраине Трапезунда, за которым начинался лес, состоявший из огромных сосен. За домом располагался большой сад, а калитка из него выходила непосредственно на дорогу, шедшую вдоль леса. Через эту калитку отец выходил в лес и ставил там капканы. Ночью это место казалось жутковатым, особенно когда дул сильный ветер с моря и завывания бури превращались в зловещее бормотание, мешавшее заснуть.
Отец прошел лес насквозь и вошел в сад с задней стороны. Ему пришлось дождаться темноты, потому что с ним был только ключ от главного входа в дом. Потом он очень быстро собрал багаж с самым необходимым. Он даже рискнул забрать деньги и наиболее ценные вещи. Взял также верхнюю одежду и личные документы. Занимаясь этим, он услышал стук в дверь. Поначалу он испугался, полагая, что это турки, пришедшие ограбить наш дом. Но нет. К счастью, это был Ахмед. Когда мужчины увидели друг друга, они обрадовались и обнялись. Ахмед был весьма взволнован и сообщил плохие новости. Многие турки (здесь он явно устыдился) ограбили армянский квартал. Он сам помешал группе турок войти в дом. Ему пришлось соврать и сказать, что он долгое время гнул спину на армянина, а теперь это имущество перешло ему по праву.
Нападавшие ушли в ярости. Они надеялись безнаказанно войти в дом и унести товары со склада. С улицы они грозили Ахмеду — он не может присвоить себе все эти вещи и должен поделиться с ними.
Но Ахмед направил на них охотничье ружье отца, которое было спрятано в доме, — лицензии на него у отца не было. Видя решительность Ахмеда, они отступили, грозя ему кулаком и выкрикивая оскорбления.
Ахмед был уверен, что они вернутся. Он не знал, через сколько времени они придут, и рекомендовал отцу, чтобы все мы уезжали. Он заплакал и сказал, что будет защищать дом и все наше имущество столько времени, сколько это будет нужно, и не пожалеет ради этого своей жизни.
Отец поблагодарил его за верность и потом послал его в порт узнать, в каком состоянии находится судно. Он велел найти капитана Али Меркези, на которого, как он надеялся, можно было положиться. Если это так, то ему следовало собрать команду и как можно быстрее подготовить судно к длительному плаванию.
За последние три дня отец загрузил в корабль много товаров, которые ему привезли его агенты, и корабль был готов отплыть в любой момент.
«Эль-Сирга» представлял собой парусное судно с мотором, длиной в тридцать пять метров и шириной в девять метров. Корабль был похож на шхуну и развивал под парусом скорость до девяти узлов. Судно было очень быстрое и вполне пригодное для морских путешествий, и отец гордился им. А поскольку перевозимые товары были не очень объемными, судно вполне устраивало его.
Мой отец не был моряком, но он уже имел опыт многодневных морских переходов. На обратном пути из Константинополя Али Меркези почувствовал себя плохо, и отцу пришлось взять командование на себя. Несмотря на плохую погоду, они благополучно прибыли в Трапезунд.
Ахмед отправился в порт за капитаном. Он его давно знал. И, хотя Меркези был турком с весьма радикальными идеями, Ахмед надеялся, что, уважая моего отца, Меркези не предаст его в такой момент.
Отец попросил также Ахмеда позвать турчанку Айшу, жившую недалеко от нашего дома и работавшую горничной у моей матери. Айша пришла очень быстро, вся в слезах. Она говорила, что виной всему дьявол, поселившийся в сердцах мужчин.
Она помогла отцу собрать вещи. Мамины драгоценности и мешочек с золотыми монетами были
