– В это время Джимми обычно сидит в кафе на углу Лайонс и ест яичницу с колбасой.
– Пойдем вместе его поищем. Студенты все равно не приходят раньше десяти. У тебя ведь найдется полчаса на завтрак?
Улица Вайн была узкой, окаймленной с обеих сторон трехэтажными домами, так что солнце никогда туда не заглядывало. Но когда Брайони и Донна свернули на Пиккадилли, лето раскрылось перед ними во всей красе. Девушки, служившие в офисах, в разноцветных легких платьях стайками выпархивали из метро; мимо, громко сигналя, пронеслись две спортивные машины с откинутым верхом. Корзины розовых и пурпурных цветов свисали с витых, кованых завершений фонарных столбов, а Эрос выглядел так, словно вот-вот умчится в небесную синеву в сопровождении всех голубей, разместившихся вокруг его пьедестала.
Донна остановилась, чтобы сменить обычные очки на солнцезащитные, в розовой оправе и с соответствующего тона линзами, затем подняла голову и ослепительно улыбнулась:
– Я люблю лето в Лондоне, а ты?
– Я тоже. Эх, вот бы сейчас пойти и растянуться в Гайд-парке возле воды! А мы вместо этого преследуем убийц. Донна, может, мы ненормальные?
– Я тебя понимаю. Иногда мне кажется, что чистое безумие работать в полиции. Но потом я задумываюсь… Вот все эти люди выходят утром из дома и думают, что впереди их ожидает самый обычный день. Они беспокоятся, как бы не опоздать на службу, или строят планы на вечер. И где-то среди них бродит парень с ножом, прикидывая, когда в следующий раз пустить его в ход.
В кафе на Лайонс была изрядная очередь, а почти все столики оказались заняты. Донна указала на Джимми – он сидел в кабинке у боковой стены.
– Иди и поболтай с ним, а я пока возьму нам завтрак. Что ты хочешь?
– Что угодно, только побольше. – Брайони протянула Донне банкноту и добавила: – И самую большую чашку кофе.
Джимми рассматривал кусок колбасы сквозь озеро яичного желтка, окантованное соусом. Он даже не поднял головы и вообще ничем не дал знать, что заметил приближение Брайони.
– Привет. Можно присесть?
Он решительно насадил кусок колбасы на вилку и указал место напротив:
– Будь моей гостьей.
– Я хотела спросить тебя о фотографиях.
– Неужели?
– Как давно ты занимаешься этим?
– Что ты имеешь в виду?
– Работу полицейского фотографа.
– Ты хочешь знать, давно ли я снимаю сцены преступлений для офицеров следственного управления?
– Вот именно.
– Четыре года.
– И сколько убийств ты уже снял?
– О-о-о… – Джимми начал быстро считать на пальцах, получался не один десяток. – Не-а. Не могу сосчитать. Во всяком случае, вот так, сразу. – Он помахал вилкой, словно взвешивая свои возможности.
– Слушай, только не надо от меня отделываться. Собственно говоря, я вот что хотела… У тебя должно оставаться общее впечатление… ну, понимаешь, когда ты обрабатываешь снимки, развешиваешь на просушку, у тебя возникает особый взгляд.
– Такое иногда случается. – Он отрезал еще кусок колбасы, наколол на вилку и отправил в рот.
– И каково твое впечатление на этот раз?
– Я уже говорил. – Джимми отвечал с набитым ртом. – Психопат. Это дело рук психопата.
– А если точнее? В чем его пунктик, его мания? Чего он добивается?
– Что отличает его от других, ты это хочешь знать?
– Да!
– Вопрос к психологу. Это не по моей части.
Брайони подавила желание вырвать вилку у него из рук.
– Очень даже по твоей. У всех в следственной группе есть собственные идеи и наблюдения. Да ты и сам прекрасно все понимаешь. Когда ты смотришь на фотографии, что приходит тебе на ум?
Появилась Донна с тяжело нагруженным подносом.
– А вот и твой завтрак, – сказал Джимми. – Может, сделаем перерыв? Привет, Донна. Это
– Она такая.
– Я просто хотела услышать о его впечатлениях. Так ты скажешь мне, какие у тебя впечатления от этих фотографий, Джимми?
Фотограф отодвинул тарелку и вытащил из кармана пачку сигарет.
– Он все проработал заранее, вот какие. Большинство убийц понятия не имеют, как будут смотреться результаты их действий. Я видел пару случаев, когда они пытались создать нечто вроде картины – подражали кадру из фильма или чему-то подобному, – но им никогда не удавалось все сделать правильно. Убийство – весьма муторная вещь, и я часто думаю: ведь большинство из них даже не представляло себе, сколько грязи и вообще всякой мороки их ожидает. Но этот урод, он в точности знал, что получится в итоге. Он спланировал каждую деталь и все сделал правильно. И вот это наводит на меня ужас. Это не по- человечески, понимаете? Большинство людей в момент убийства превращаются в животных. А этот действует, как машина.
– Спасибо, – кивнула Брайони. – Именно об этом я тебя и спрашивала. Ты мне действительно помог. Послушай, мне поручили проверить старые дела в надежде, что удастся выявить его стиль, и…
– Какие именно дела?
– В том-то и проблема. Мне нужно найти критерий отбора, и я подумала… если бы могли начать с фотографий, вероятно, это было бы наиболее подходящим методом.
– Ну, ладно, Джимми тебе все объяснил, – резюмировала Донна. – А теперь съешь свой завтрак.
Парень указал на ее переполненную тарелку:
– Если тебе покажется многовато, я и в этом с удовольствием тебе помогу.
Было почти девять, когда Брайони вернулась в офис, а Джимми отправился приводить в порядок снимки с места преступления и со вскрытия, чтобы развесить их на демонстрационной доске. У него больше не было времени на разговоры.
Брайони пристально вглядывалась в каждую фотографию на доске, затем отошла на несколько шагов, чтобы составить общее представление. А ведь Джимми прав. И верно, складывалась картина досконально продуманного и тщательно исполненного действия. Она никогда не видела ничего подобного, но что-то зашевелилось в глубине памяти, как будто у нее могла возникнуть ассоциация. Организованная сцена убийства, использование декораций. Изощренность. Нарочитость. Трупы как объекты искусства. Где же она слышала об этом? Изучала в полицейском колледже в Хендоне? Образ исчез, так и не прояснившись. Брайони уже решила было записать цепь своих размышлений, чтобы, по крайней мере, оставалась зацепка на будущее, но в этот момент появился Макриди.
Он двигался стремительно и сразу перешел к докладу, так что на записи у нее времени не осталось.
– Причина смерти – ножевая рана, нанесенная сбоку, слева направо, перерезавшая трахею и сонную артерию. Второй надрез, параллельный первому, был более поверхностным и, вероятно, сделан лишь для внешнего эффекта. Остальные раны нанесены уже после наступления смерти, когда жертва истекла кровью и тело было фактически обескровлено. Время смерти – между половиной двенадцатого и часом ночи. Последние, кто, насколько нам известно, оставался в лаборатории помимо Годвина, – доктор Грегори Фрэнсис и два его аспиранта. Они утверждают, что ушли в самом начале одиннадцатого, а Годвин собирался уходить вскоре после них. Если предположить, что убийца воспользовался возможностью
