казались ровесниками, но вела себя девочка как взрослая — в отличие от многих созревших женщин.
Краем глаза я опять засек движение. В кабинет неслышно скользнула Инесса, скромно опустившись на ковер возле стены, — словно услышала мой безмолвный призыв. Я действительно хотел, чтоб она это видела.
А на экране уже возник новый персонаж. Из соседнего хода в зальчик выскочил словно бы бурав — плотный, остроносый — и тут же растопырился сотнями игл, сделавшись вдвое крупнее. Деловито зашнырял туда-сюда, что-то вынюхивая.
— Вот и крыски, — прокомментировал я. — Не запылились.
Впрочем, «крыска» пожаловала пока в единственном числе, будто на разведку, а ковылявший по своим делам «плавунец» не показался ей опасным (напрасно, между прочим) или съедобным. У нее-то хватало соображения не кидаться на все, что движется.
— Больше похожа на ехидну, — заметил эрудированный Леха.
— Ага — скрещенную с акулой.
Будто в подтверждение моих слов зверь вдруг метнулся к стене и ухватил поперек туловища свою здешнюю тезку. Та успела лишь слабо пискнуть, исчезая в зубастой пасти. Эдак нас оставят без давних соседей — сбудется вековая мечта. Вот только вряд ли мы обрадуемся замене.
Затем на «плавунец», издав зловещий вздох, напал мохнатый паук, мало походивший на тех, с кем я уж имел дело, но, как и они, много крупнее птицееда и вдобавок, кажется, ядовитый. Во всяком случае, он явно ожидал, что добыча протянет лапы сразу после укуса, и очень удивился, когда этого не случилось. Сдуру сцепился с «плавунцом» врукопашную и, естественно, проиграл, разорванный на части пластиковыми клешнями.
Все же пришлось включить фонарь, чтобы различать цвета в окружающих «плавунец» формах. И почти тотчас последовал новый наскок. Сам бы я не успел среагировать, но Дворецкий стал уводить «плавунец» с линии атаки в тот миг, когда она началась. И все равно машинку зацепило, отбросив вниз по склону на пару метров. Уже потом, замедлив запись, мы смогли разглядеть, чем хлестнуло по «плавунцу». Это не походило на лапу или щупальце — скорее на язык хамелеона или рожок улитки, запросто меняющий форму. До нападения оно проступало округлым пупырчатым наростом из дальней норы, затем вдруг рванулось, выворачиваясь наружу, точно чулок, пока не завершилась четырехпалым захватом, скрежанувшим загнутыми когтями по корпусу автомата. Судя по размеру, а также проворству, с каким убрался хищный шланг после неудачного наскока, он вполне мог утащить в нору взрослого мужика, не говоря о маленьком ползуне. Леха лишь сглотнул, не отрывая завороженного взгляда от экрана. Затем перебрался ближе к нам, оседлав свободный локотник.
Дальше — больше. В этом месте ход, по которому пробирался «плавунец», пересекся с полостью, высокой и довольно-таки длинной, где даже можно было бы покататься на велосипеде, если б удалось его сюда протащить. И как раз тут, на подземном перекрестке, расположился еще один охотник. Сперва «плавунец» услыхал его и лишь затем, принявшись озираться, увидел, как неподалеку, из стенной трещины, с протяжным скрипом прорастает черный, отблескивающий в фонарном свете пузырь. Миг — и в его центре взбухло багряное пятно. «Плавунец» едва успел шарахнуться в сторону, когда из пузыря выплеснулась огненная струя, нацеленная со снайперской точностью. Затем притухшее было пятно вновь начало багроветь.
— Пли! — поспешно скомандовал я, и «плавунец» разразился короткой очередью, взорвав пузырь в смоляные капли.
Брезгливо поднявшись на кончики лап, машинка миновала заляпанный участок, стараясь не касаться дымящихся ошметков. Судя по датчикам, они испускали сильный запах, но подобрать ему аналог Дворецкий затруднился.
— Еще не передумал туда соваться? — спросил я у Лехи. — Как думаешь, кто из них слопает тебя первым?
Поежась, пацаненок бледно улыбнулся в ответ. Хоть этого я впечатлил. Вот по лицу Насти трудно понять, что она чувствует. Девочка будто окаменела на своем валике, лишь зрачки слегка двигались.
А тут и «плавунец» застыл перед очередной развилкой, точно витязь на перепутье, — хотя на самом деле колебался я. То ль идти дальше по следу, погружаясь в неведомую глубь, то ли повернуть к манящему огоньку, доверясь чутью. Все-таки предпочел второе, рассудив, что след не исчезнет в одночасье, а вот огонек может потухнуть в любой миг.
Уводящая к свету нора оказался бы тесной даже для ползуна, и «плавунец» туда еле втиснулся, каждую секунду рискуя застрять. Но пядь за пядью продвигался, с трудом вписываясь в извилины, к крохотному оконцу в глубине норки, из которого все ярче истекал свет. Ближе, ближе.
— Сим-сим, — пробормотал я, — открой личико. Затем «плавунец» приник к отверстию глазком. Картинка — словно по заказу. Задумай я снимать ужастик, вряд ли придумал бы лучшую мизансцену и камеру бы установил как раз здесь, сбоку от действующих лиц. Освещение тоже не подкачало, багровыми тонами добавляя жути. Не хватало музычки пострашней, но ее недурно замещал шумовой фон, составленный из невнятных шорохов, бормотания, гулкого капания где-то в стороне и приглушенных воплей, доносящихся из провалов в полу. Зал был не то чтобы просторным, но широким, низкий потолок подпирало с десяток естественных колон, воздух казался густым настолько, что дальние стены терялись в мареве. А перед единственным входом разместилась группка из четырех людей.
Первым я распознал Носача — шнобель у него впрямь выдающийся, а долговязую тощую фигуру можно углядеть издалека, сколько ни маскируй латами. Позади главаря замерли двое гардов, будто погруженные в транс. Спереди, прижавшись к Носачу спиной, оцепенел пацаненок лет восьми, его сын. Был сей малец капризным и доставучим, однако Носач, кажется, любил его — на свой лад. И уже приучал к будущей власти, делясь накопленным опытом. Но сюда-то зачем приволок?
Костистая лапа отца стискивала плечо пацана, но оба, похоже, не замечали этого, уставясь на шевелящееся в глубине зала чудище, влекущее к себе, точно пропасть, — этакий одушевленный Ужас, от одного взгляда на который волосы вставали дыбом. Виднелась от него лишь часть, а остальное укрывалось в шахте, возможно, погрузясь на десятки метров. Вокруг клубились клочья смоляного дыма, проскакивали бледные искры. Хуже всего, что существо постоянно меняло формы, не позволяя к себе привыкнуть. И все ж мне оно напомнило паука — наверно, оттого, что нет для меня твари гадостнее. Или отвратительную многоножку, вымахавшую размером в поезд.
Похоже, Носач пронюхал даже больше, чем хотелось бы Калиде. И пока тот доказывал невесть что, заигравшись до потери пульса, новый его приятель вышел к Богу напрямую, решив в здешней пирамиде занять ту же ступень. Неспроста, видно, Лика покончила с жизнью именно этой ночью. Или с Ликой покончили, чтоб не мешала. Или ее жизнь принесли на здешний алтарь. Или таким способом муженек готовил себя к большей жертве — разминался, так сказать… Что, в самом деле? Я прав?
Носач вдруг с силой толкнул сына вперед, вынудив его пробежать несколько шагов, и тот ухнул в чудище, будто в прорву, тотчас скрывшись за переплетением натянутых жил, пульсирующих сосудов, слизистых пленок. Леха невольно вскрикнул, отшатнувшись от экрана, и даже Настя издала протяжный всхлип. Затем оба повернулись ко мне, взглядами требуя объяснений.
— За все приходится платить, — проговорил я, чувствуя, как лицо сводит оскал. — Большинство богов ревнивы и хотят подтверждений любви. Возлюби Бога пуще, чем ближнего своего, а главное, предъяви доказательства.
Вот и приехали, сказал уже себе. Прежде бандюги гробили чужих родичей, ныне принялись за своих. Круг подобия неизбежно стягивается в точку. Теперь тут каждый лишь за себя.
— Он съел его? — сдавленно спросил Леха.
— Ну почему обязательно съел? Может, просто сделал частью себя.
Будто это не то же самое! Хотя звучит пристойнее — вроде как «усыновил».
— Видите ли, ребятки, — заговорил я, уже переварив новое потрясение. — Кажись, мы стали свидетелями эпохального события: контакта с иным миром.
— Подземным? — выдохнул Леха.
Поглядев на него с укоризной, я покачал головой:
— Вряд ли — если исключить гипотезу, что Земля полая. Скорее там, в недрах, наша планета смыкается с другой, затерянной невесть где и куда более дикой. Потому и расползается по окрестностям
