стороны. «Дети семьи трудовой», чтоб нам!..
— Видишь? — показал Гога. — Эта конструкция из самых прочных — полная зависимость нижних слоев от верхних, и никаких лазеек для подкопа!
— Дело за малым: заставить вкалывать нижний слой. Без прочного фундамента все строение рухнет.
— Я не удивлюсь, если и для этого у них что-то припасено.
— Ага, возле каждого работника подставить по надзирателю с дубинкой, а лучше с огнестрелом. И то могут ведь осерчать.
— Э-э, дорогой, прошли те времена! Мы ж не в Америке, даже не в Европе, где народ худо-бедно свыкся со свободой и за нее порвет пасть любому. У нас вековые традиции рабства.
— На Кавказе?
— При чем здесь Кавказ, слушай! Мы же русский народ, да? В этом наша «особенная гордость», и в этом — наша беда. Если кто-то захочет нас снова поработить, зерна упадут на благодатную почву.
— Да что с тобой, Гога? Еще никто не нападает, а ты уже боишься. Раньше-то был посмелей.
— Все меняются, друг мой, разве не видишь? Кто-то быстрей, кто-то медленней. Один ты словно заговоренный.
Вадим рассмеялся.
— И тебя на мистику потянуло? — спросил он. — Но если я заговорен, то остальные, выходит, заколдованы? Тогда надо лишь снять с них заклятие — и все дела!
— Думаешь, это наносное? Сними заклятие, и душа вырвется, точно птичка из клетки… Красиво!
— А по-твоему, это уже впиталось в суть?
— Кто знает, Вадичек, кто знает. Каждый лакей ищет себе хозяина — это у него в крови. Он наслаждается унижением независимо, его ли унижают или он сам…
— Гога еще долго распространялся на ту же тему, и многое в его доводах перекликалось с мыслями Вадима, так что тот больше поддакивал. Вообще приятно послушать умного человека особенно когда излагает он то, до чего ты уже додумался сам.
Затем докладчику помешали. Деловитая донельзя Лариса, как бы ненароком заглянувшая в их закуток, метнула в Вадима такой пламенный взгляд, что рикошетом досталось и Гоге.
— «Кусается, стерва, — со смешком процитировал тот, — что твой хорек».
— В принципе Лариса неплохая woman, — сочувствуя, вступился Вадим, вот только убедить себя сможет в чем угодно.
— Что мне в твоей защитной речи понравилось, так это «в принципе», — ехидно заметил Гога, — а также похвала от противного: «не плохая».
— После чего он вернулся «к своим баранам» и, кажется, пошел по второму кругу, словно бы для лучшей ус-во-я-емости.
— Слушай, Гога, — наконец не выдержал Вадим, — вам здесь что, исповедальня? Не продохнуть ведь!
— Терпи, соколик, терпи, — благодушно прогудел Георгий. — Раньше надо было возбухать теперь поздно. И знаешь, по-моему, людям неважно, чего такого мудрого ты втолковываешь. Просто они заряжаются от тебя.
— Зато я к вечеру смахиваю на использованный презерватив.
— Естественно: энергия-то тю-тю! Однако и люди вокруг тебя меняются не быстро. Ты для нас точно якорь.
— Или балласт, — буркнул Вадим. — Тоже, говорят, способствует устойчивости — правда, иногда от него избавляются.
Все же предположение Георгия ему польстило — при том, что Вадим и тут сообразил раньше. Но что такое десяток-другой в сравнении с населением города! Какой якорь потребуется там?
Гога скоро ушел, и на этом дневной прием закончился. Правда, вернулся с обеда Билибин и снова занял место рядом с Вадимом Но он с разговорами не приставал, просто клепал чего-то по соседству.
Билибин был самым старым в лаборатории. До пенсии ему оставалось всего ничего, однако он по-прежнему был подтянут и бодр, на здоровье не жаловался (как и ни на что другое), а без дела сидеть не умел — старая школа, теперь такие повывелись. Вадим нещадно эксплуатировал соседа и был ему благодарен — за исполнительность и полное отсутствие любопытства. Не спрашивая о конечных целях, тот с охотой брался за наладку и опробование придумываемых Вадимом узлов. И никогда не ворчал на избыток работы. Вот на таких людях, возможно, и выстоял бы коммунизм. Только где же их столько набрать?
2. Родник чистой силы
В пять Вадим сорвался с рабочего места. Проскочив запруженную проходную, он втиснулся в переполненный транспорт, слегка вздремнул в подвешенном состоянии, пока напором тел его не вынесло на вокзал. За минуту до отправления Вадим нырнул в электричку, отыскал у окна свободное место и здесь отключился уже основательно минут на двадцать. Безошибочно пробудившись, он выбрался из вагона и огляделся, будто в рассеянности.
Сразу от станции громоздились потемнелые угрюмые дома вековой застройки, объединенные сложной сетью кирпичных заборов. Соблюдая обычную процедуру, Вадим долго кружил по захламленным дворам, пока наконец не юркнул в подвал, древний и запутанный, как лабиринт, с высокими сводчатыми потолками. Здесь он еще слегка попетлял по темным коридорам. Затем обветшалая дверь в конце одного из них отворилась на условный стук, и Вадим погрузился в бледный сумрак, пропитанный запахами тления и пота, наполненный мерными вздохами и бряцаньем металла. Зал был невелик, но казался громадным — из-за многих зеркал, покрывавших его стены и потолок.
Служба была в разгаре. Внутри устрашающей стальной конструкции, где все двигалось и крутилось, словно в исполинском часовом механизме, пыхтели и корчились десятка полтора страдальцев обоих полов — билдеров. Впрочем, на страдальцев они походили меньше всего. Это были люди словно из другой эпохи, с рельефными выпуклыми мышцами и упругой кожей, отлично координированные, энергичные, взрывные. Никакой одеждой нельзя было скрыть эту стать, опытный глаз сразу выхватывал билдеров из общей массы горожан, рыхлых и вялых. И сейчас своими мускулами они приводили в движение механизмы Билдинга, а на что еще расходовалась эта энергия, ведали только здешние жрецы (наверняка на освещение, подогрев воды, ночное отопление, но, может, не только). В свое время кто-то из них очень здраво рассудил, что без посильного участия прихожан секта не выживет. Те ведь и приходят сюда, чтобы расходовать энергию, — так почему их служение не обернуть секте на пользу?
Секта билдеров (проще, строителей) зарождалась вполне обыденно: с пропаганды здоровой жизни и красоты тела. Никакой угрозы для строя она не представляла, а с политикой и близко не стояла. К несчастью, сама билдинг-система зародилась в забугорье, и, соответственно, ее критерии несколько разнились с губернскими. Посему местные власти, возревновав к популярности либо зациклившись на патриотизме, против нее ополчились и конце концов загнали билдеров в подвалы. Как обычно в таких случаях, чувство самосохранения возобладало: билдеры ввели у себя строгую конспирацию и стали развиваться изолированно. Постепенно формировалась система взглядов, основанная на доминанте телесности и общей силы, не слишком стройная или глубокая, зато утверждавшая право людей на саморазвитие. Кое в чем билдеры смыкались с нудистами, хотя у первых право на обнаженность следовало еще заслужить. Нагота обязана быть эстетичной — один из главных постулатов билдинга.
А девизом для них сделалось известное изречение: «Сделаем свое тело достойным своего духа», — перефраз еще более знаменитого: «В здоровом теле здоровый дух». Правда, до сих пор не могли разобраться с первопричиной: то ли здоровый дух предполагает стремление к гармоничному развитию; то ли, наоборот, здоровое тело исключает болезненные отклонения в психике. Однако люди, у которых хватало пороха здесь задержаться, становились другими — без вариантов. Им-то не приходилось призывать любить себя «какими есть», они вполне могли сделаться достойными любви, реализовав заложенные
