необходимости? Или совмещаешь?
— По праву рождения, — ответил Марк. — Чтоб ты знал, мои предки поднимали и осваивали эти земли на протяжении поколений. Так почему мне не вступить во владение законным наследством?
— А лишнего не прихватил, «ухарь-купец»? Тоже, новая аристократия!
— Ну почему «новая»? — возразил тот. — К слову сказать, моя мать урожденная Трубецкая, после Октября высланная из Питера вместе со многими дворянскими семьями. Представляешь, фамилия!.. Правда, дедка скоро шлепнули и бабенка зачахла, зато мать была принята в один из древних здешних кланов, всегда обретавшихся неподалеку от власти. Так что опыт у меня в генах.
— Ну, Максик, ты жук! — восхитился Вадим. — И здесь подстраховался. А матросика с «Авроры» не вербанул в предки? Так, на всякий случай: вдруг коммунары-ортодоксы вернутся? Отчего не устроить эдакий дворянско-старожильско-коммунарский конгломерат? Вот тогда, чего бы не стали распределять, ты — в первых рядах!
— Между прочим, — похвалился Марк, — мой прадед по материнской линии владел восемью языками. Какие головы были!
— Действительно, за таких предков положена надбавка в снабжении, а также прочие привилегии, — признал Вадим. — Где нам, безродным выскочкам, соперничать с целым сословием! Только и остается гордиться что собственными дарованиями. Правда, нынче и на трех языках можно погореть. Мне вон на каждом допросе пеняют: неспроста, мол, замышляешь!
— Что же, человек по натуре слаб, — поддержал Марк, — и лучше бы оградить его от искусов.
— Как будто сами «золототысячники» не переходят постепенно на английский! А какой язык выберут «отцы»: опять старославянский или все же латынь — вас ведь всегда тянуло к мертвечине?
— Ну, с нас-то иной спрос, а вот низших служителей следует поберечь. К тому ж сюда привнесено столько чужеродных пороков и столько лет над нами измывались иноземцы всех мастей, что не грех и переусердствовать. Ко всем чужакам у нас скопился ба-альшой счет!..
— Послушай, старожил хренов! — все-таки разозлясь, сказал Вадим. — В прежних дуростях я замаран куда меньше твоего, хотя с себя вины не снимаю. А когда возводился «весь мир голодных и рабов», после Октября-то, мои предки тоже не рвались на первые роли в отличие от твоих. Так почему я оказался тебе что-то должен?
Однако обоим уже надоело ругаться. И какой смысл в дискуссии, если собеседников разнесло настолько, что и слов не различить, — так, доносятся некие звуковые волны, только перепонки раздражают.
— Чуть не забыл, — на прощание объявил Марк не без потаенного злорадства. — Тебя желает видеть старший режимник — верно, подошел срок. Заскочи к нему, ладно? Не сочти за большой труд…
— Только из расположения к тебе, — открывая дверь, сказал Вадим. — Чтоб не накликать новых бед на твою задницу.
И теперь на него с изумлением посмотрела секретарка, на секунду оторвавшись от полировки вампирских ногтей. «Хоть этим ее впечатлил!» — с усмешкой порадовался Вадим. И вдруг представил надменную красотку на Марковом столе — с задранным до груди платьем, с приспущенными по пышным бедрам колготками и нацеленными в потолок стройными голенями, увенчанными изящными туфельками. Картинка вышла не слишком изысканная, однако волнительная. Эта красавица недурно смотрелась бы в любом раздрае, но вот захочется ли ее тронуть? Если она настолько хороша, то почему Марка заинтересовала дурнушка-надсмотрщица? Политика, политика, высокая и загадочная, — нам этого не понять.
— Что? — тихо спросила секретарка, уже не так уверенная в скромном статусе Вадима. Кажется, она даже прикидывала, не промахнулась ли с выбором опекуна. Уж не подпирает ли здешнего Управителя еще один столп — секретный, зато могучий?
— Милая, зачем вам такие ногти? — спросил Вадим. — Посетителей драть? Это же ужас!
А ведь и у нее, наверно, имеется муж, подумалось Вадиму, строящий карьеру по тем же правилам. А у того вполне может быть своя секретарка — дочь какого-нибудь падшего вождя, тоскующая по утраченным привилегиям. (А этот образ откуда выскочил?) Круговорот Алис в природе, причем узаконенный — во всяком случае, подкрепленный традицией.
— Желаю здравствовать, — добавил он, пересекая прихожую, — вам и вашему скоту.
И вышел, оставив ее к недоумении: собственно, какой «скот» он имел в виду? А и вправду — какой?
Уже без сопровождения Вадим прогулялся к режимникам, благо располагались они совсем рядом, а прочие надсмотрщики в этих местах не шастали: у каждого свои угодья. Опустив персональную бляху в дверную щель, прислонился рядом, настраиваясь на долгое ожидание. Но над дверью тут же вспыхнула зеленая лампочка, и Вадим вошел.
Это был кабинет, небольшой и аккуратный, с минимумом мебели и несколькими портретами, развешанными по стенам. Напротив двери, притиснутый к перегородке массивным столом, сидел старший режимник, а над ним, строго по центру, помещался главный портрет — Основателя. Пронзительные глаза под сдвинутыми бровями взирали на посетителя требовательно и грозно. Невольно ежась, Вадим поздоровался.
— Прошу, — сказал режимник, указывая на кресло. Выбравшись из-за стола, он помог Вадиму устроиться, пристегнул его запястья к подлокотникам и проворно облепил присосками детектора. Затем снова занял свое место под завораживающим портретом.
— Итак, — начал режимник, подстраивая приборы, — соблаговолите назвать имя, фамилию, профессию, место работы… и так далее, вы знаете.
Вадим кивнул и заговорил. Торопиться было некуда, и рассказывал он обстоятельно, с избыточными подробностями, рассеянным взглядом озирая комнату. С прошлого раза здесь мало что изменилось — как и за все годы, которые Вадим ее посещал. Даже режимник уже несколько лет не менялся — немолодой, сухощавый, одетый по инструкции и с такой аккуратностью, что Вадиму сделалось неловко за свою всегдашнюю расхлябанность. Ему даже захотелось подтянуть ненавистный галстук, но как это исполнишь со связанными руками?
— Достаточно, — наконец произнес режимник и поднял глаза на Вадима. — Теперь приступим к допросу. Готовы?
— Конечно.
— Мы не беседовали два месяца. Что у вас изменилось, что произошло нового?
Вадим подумал, пожал плечами:
— Ничего существенного.
Режимник немедленно вперился в индикаторы. Усмехнувшись, Вадим ждал продолжения. Эти деятели не верили людям и потому слишком полагались на приборы. Но кто сказал, будто приборы нельзя обмануть?
— Так, — сказал режимник, — хорошо. Вы не солгали, но это не означает, что вы сказали правду.
Пронизывающим взглядом, словно копируя Основателя, он вперился уже в Вадима, и тому пришлось изобразить ожидаемое недоумение.
— Да, именно, — подтвердил режимник удовлетворенно. — В вашей жизни есть перемены, и не столь малые, однако вы еще их не осознали.
— В самом деле? — снова удивился Вадим. — Какие?
— Об этом после. Сначала обговорим старое. Не возражаете?
— Пожалуйста.
— Странно вы ведете себя, Вадим Георгиевич, причем давно. Зачем это вам?
— Что именно?
— Что? Ну, например, вот это. — Перегнувшись через стол, режимник потрогал его бицепс, распирающий тесный рукав. — Вам так хочется выделиться?
— Нет, конечно.
— Тогда зачем?
