— За десять лет я не пропустил по болезни ни одного дня. Разве плохо?
— Так ведь существует много других оздоровительных систем, вполне достойных, я бы даже сказал: патриотических, — отчего вы избрали именно такую, чуждую нам всем? Разве не понимаете, чем это чревато?
— А вы сами не пробовали?
— Я? — изумился старик. — Вот это? Да на что мне!
— А вы попробуйте. Чего ж говорить с чужих слов.
— Да? — Режимник с сомнением вгляделся в его лицо. — Может, вы не доверяете Крепости, что она сумеет вас защитить? Или хотите защищаться как раз от нее?.. Ладно, оставим. А вот это как?
Он достал из стола книжицу в яркой обложке, уже занесенную Вадимом в пропажи. Так это был обыск? Вадим прикрыл глаза, прогоняя злость. Что с них взять, иначе они не умеют — бедные, бедные… сволочи!
— Где вы взяли это? — строго спросил режимник.
Вадим открыл глаза:
— В библиотеке.
— Что? Вы шутите!
— Проверьте. Да там и штамп есть.
Полистав книжку, режимник озадаченно нахмурился. Что-то в их ведомстве дало сбой, если в Крепостную библиотеку проникли даже не забугорные, а — страшно подумать! — импортные книги. Но уж Вадима винить в этом неправомочно. Тем более, библиотеку давно прикрыли.
— Знаете, все-таки странно, — сказал режимник неуверенно. — Ну зачем вам тратить время и силы на изучение чуждых языков, зачем читать эту… белиберду?
— А вы сами читали?
— Разумеется, нет!
— Напрасно, — укорил Вадим. — Врагов надо знать.
Он уже без усилия выдерживал доброжелательный тон, ощущая внутри упругую твердость. Режимник растерянно хлопнул ресницами, затем с надеждой вгляделся в индикаторы. Что он ожидал там увидеть, интересно?
— Пусть этим занимаются кому положено, — с опозданием возразил режимник. — Вообще каждый должен заниматься своим делом.
— А как же народная инициатива? Основатель учит нас…
— Кстати, об инициативе, — оживился режимник. — Собрания вы не игнорируете — это так. Но все как-то без охоты, без огонька.
— Я по натуре сдержан.
— Сдержанным следует быть с посторонними. А вот вы третьего дня…
— Это по служебной надобности.
— Да? А это? — Режимник выхватил из папки листок и зачитал: — «17-го числа сего месяца проверочная комиссия в составе… ну, это пропустим… застала в квартире жильца Смирнова В. Г. постороннюю женщину. Объяснить свое аморальное поведение жилец отказался, при этом вел себя вызывающе». Что вы скажете на такое?
— Я уже писал по этому поводу объяснительную.
— Да-да, я читал. Но вы не указали там фамилию вашей… гм… гостьи.
— Фамилии не знаю.
— Интересно. Выходит, в неположенное время вас посещает женщина, и вы укладываете ее, простите, в постель, даже не спросив фамилии. Я правильно излагаю?
— Да, знаете ли, — усмехаясь, ответил Вадим, — как-то было не до анкетирования. Если помните, иногда это происходит быстро.
В раздражении режимник хлопнул ладонью по папке:
— Шутки тут неуместны! Вам следует помнить, что работаете на режимном предприятии, и быть разборчивее в связях!
— Об этом я помню всегда, — с точно дозированной обидой возразил Вадим, — и с посторонними о работе не говорю — ни при каких обстоятельствах!
— Но вы можете за нее поручиться?
— А зачем? Повторяю, здесь утечки быть не может.
Режимник снова проконсультировался с детектором — с тем же результатом.
— А что вы думаете о лабуправе? — без особой надежды спросил он.
— А вы? — с улыбкой спросил Вадим. — Сверху-то видней.
Со вздохом режимник поднялся и принялся освобождать его от присосок и ремней, напоследок пожелав:
— Если что — заходите.
— А как же, — ответил Вадим. — Обязательно. Всенепременно.
Выходя из режимного отдела (как и положено, через другой кабинет), он вдруг увидел Оросьева, по-хозяйски расположившегося за одним из столов. Насупя кустистые брови, человечек сосредоточенно копался костлявыми темными пальцами в стопке пухленьких папок.
— Сколько раз говорил: пиши короче, — остановившись рядом, сказал Вадим. — Не сваливай все на старших братьев! Сейчас не пришлось бы так напрягаться.
— Ладно-ладно, умник, — пробурчал Оросьев, морщинистой лапкой прикрывая наклейку на верхней папке, — поглядим теперь, кто кого поучать станет!
— Избави нас бог от таких учителей! — рассмеялся Вадим без особой веселости. — Хотя на другое ты и вовсе не годен. С повышеньицем вас! Долго ты его дожидался, но, кажется, пришел и на вашу улицу праздник будто в старые добрые лагерные времена. — Вадим еще хмыкнул и добавил: — Знаешь, Оросьев, у меня ведь всегда ассоциировался с тобой именно гестаповский мундир — к чему бы, а?
— К усечению языка, — огрызнулся тот. — Болтаешь много!
— А вот с этим придется повременить, — возразил Вадим. — Дослужись сначала до репрессоров. А ведь хочется, верно?
— Ты куда шел? — угрюмо спросил Оросьев. — Вот и топай! А мне работать надо.
— Всех нас «на карандаш возьмешь», да? — полюбопытствовал Вадим. — Или нас уже взял, очередь за другими? Вот, оказывается, куда ты вкладывал душу или что там у тебя? Уж не засиживайся на службе, «наш паровозик», береги здоровье. В жизни так много радостей, кроме как напакостить ближнему, — вдруг тебя еще что увлечет? — Он облокотился на столешницу, наклонясь к Оросьеву, заговорил доверительно: — Хочешь, по старой памяти, совет? Пока можешь, не поддавайся зависти совсем, иначе окажешься в таком болоте!.. Думаешь, вампирам живется сладко? Ну, напьются они людской крови — а дальше? Они ведь даже не живые… Впрочем, для тебя это абстракции, — заключил он, — стало быть, и совет не впрок.
Распрямившись, Вадим рассеянно кивнул оцепеневшему знакомцу и направился к выходу, отчего-то уверенный, что при следующем допросе его будет терзать уже не тот старенький доверчивый режимник, а растущий, перспективный, «землю рогом роющий» кадр, созвучный новым временам, — Оросьев. Конечно, если этот допрос состоится.
2. В тени чудовищ
Сразу после обеденного перерыва Вадима позвали к телефону. Очень удивившись, он подошел.
— И чего сбежал? — укорил в трубке веселый звонкий голос. — Эх ты, медведище!
Вадим напрягся, сделал поправку на изношенную связь и вспомнил. И то — суток не прошло!
— А что оставалось делать? — ответил он. — Предков твоих дожидаться?
