идеальной, как будто это дышал исполин. Уж не тот ли самый?
Затем путь им преградил обширный выступ (когда-то, видимо, служивший холмом), повышающий крутизну до опасного предела, и пришлось двинуться в обход. Петляя меж деревьями, иногда даже опираясь на их наклонные стволы, бэтрик обогнул бывший холм, перебравшись на его пологую, почти горизонтальную сторону. Затем сдал немного назад, пока уклон вновь не сделался угрожающим, и здесь остановился, наехав кормой на кряжистую сосну и почти целиком укрывшись под могучей кроной.
— Вот и все пока! — сказал Вадим. — «Можно оправиться и закурить». — Если верить бортокомпу, именно здесь вы дожидаетесь рассвета.
— Ага, ежели успеваем добраться, — подтвердил Гризли, спускаясь в кабину. — А сейчас… — Он посмотрел на хронометр. — Класс, почти вдвое быстрей! Еще и выдрыхнуться сможем. — Качая головой, Гризли опустился в соседнее кресло, стал регулировать наклон спинки. — Вадя, ты наша «белая надежда» — кстати, последняя. Я уж думал: придется сворачивать бизнес.
— Может, и придется, — ответил Вадим. — Мне-то он на фиг? Я здесь по своим надобностям.
— Сбрендил? — изумился Гризли. — Это ж золоте дно!..
— И золото мне ни к чему была охота над ним «чахнуть»! Вообще, Михей, я тут человек случайный, с вами завязан по старой дружбе и временному совпадению интересов, — так что, будь добр, не раскатывай губу.
— Ладно, это ты с Броном торгуйся — мне чего? Я и сам наемник.
— А что, преданные слуги уже не котируются?
— Слово-то какое…
— «Вассал» — лучше? — предложил Вадим, вспомнив Валета.
— Ну, пусть. Да нет, преданность — штука полезная. Я и свою команду так подбираю, когда доводится руководить. Ежели не хочешь вылететь из стаи, должен затвердить намертво, что интересы вожака выше твоих, — это как бойцовский рефлекс, как программа в твоем компе. Чтобы при случае жизнь за вожака положить, не задумываясь!
— За сюзерена, — с улыбкой поправил Вадим.
— Именно. Но и сам вожак… то бишь сюзерен… должен неустанно подкреплять рефлекс выгодой, иначе… Кто же будет из раза в раз стараться себе в ущерб! Рано или поздно рефлекс накроется, и что тогда — нож в спину любимого господина? Или шпендель промеж бедрышек его обожаемой супруги? Или оба варианта вместе?
— А ты не прост, толстый, — заметил Вадим. — Сам додумался?
— Да уж, в чем надо — ориентируюсь, — польщенно прогудел Гризли. — Не вчера родился… Ладно, — переключился он, — кто первым на стреме?
— Наверху торчать не обязательно?
— Теперь-то какой смысл?
— Тогда я. Спи спокойно, родной.
— Шел бы ты, — привычно пожелал здоровяк, вытягиваясь в просторном кресле. — Разбудишь минуток через сто — моих законных. — И немедленно отключился, задышав мощно, мерно, но, к счастью, почти бесшумно: носоглотка функционировала у него безупречно даже в разреженной атмосфере.
А Вадим снова погрузился в недра компьютерной памяти, выгребая их досуха и при этом не забывая поглядывать на приборы — с ритмичностью автомата. Собственно, он смог бы и поспать так, пробуждаясь через равные промежутки, — если бы хотел. Но перед поездкой Вадим выспался впрок, суток на трое вперед, и теперь был рад возможности спокойно, без суеты и перестрелок, разобраться в накопленных впечатлениях.
Он уже знал, что увидит с холма утром, когда прекратится снег и взойдет солнце: все тот же захламленный промокший лес до самого горизонта. И никаких вздымающихся вершин с одной стороны и пологих, нисходящих к низинам склонов — с другой. Они обнаружат себя на исполинской покатой поверхности, обрывающейся в небесную пустоту, и хорошо, если внизу не будет видно звезд. Шутки гравитации — всего лишь. Вот только кому они по зубам, да еще в таких масштабах? Или это природный катаклизм, вроде метеорита или цунами? Ну да, с центром, пришедшимся аккурат на городскую площадь, и границей, в точности совпадающей с губернской, — пф-ф!.. Впрочем, не вполне, поправил себя Вадим, сверяясь с бортокомпом. Скорее всего, катаклизм сей, природный или нет, ограничен идеальной окружностью чего не скажешь про губернию. Однако одна граница в другую вписывается как по заказу, отсекая несущественные окраины.
Векторы гравитации, насколько Вадим ощущал, вблизи поверхности вели себя странно. Под ней линии или направлены к центру Земли, как и должно; над ней — отклонялись от вертикали, причем тем сильнее, чем ближе Бугор. А на границе, судя по всему, векторы вообще повернутся на четверть, и что произойдет тогда?
Господи, но если края этого гигантского круга действительно вздымаются до вертикали, даже и субъективно, логично предположить, что они формируют цилиндр. И куда нацелена эта труба — в какую даль, космическую или временную? Выходит, когда пространство поворачивают на четверть, каждая точка на здешнем колечке расплывается в линию, уводя черт-те куда… либо в заданное кем-то место. Стало быть, стоит взобраться по стенке повыше (где вы, альпинисты?), как тебя вознесет, точно Христа!..
Спокойно, давай по порядку. Что имеем на текущий момент: помехи, ненастья, чудища, — и чем выше но склону, тем этого добра больше. (Или все-таки зла?) Иная, чуждая среда… И даже мысле-облако, кажется, ведет себя в ней по-другому, наливаясь новой силой. Как и сознания пришлых тварей: такое впечатление, что телепатов тут пруд пруди! Значит, по мере подъема мы приближаемся к другому миру. А на время затмения и вовсе с ним сливаемся — тогда-то и стекают к нам заряды, тучи, воды, звери… Выходит, тамошний круг должен казаться не чашей, но куполом? И его отделяет от соседей не Бугор, а, скажем, Пропасть — бездонная, с отвесными стенами. И скатываясь по этим стенам, попадаешь к нам. Странно, да? Начинаешь спуск снаружи цилиндра, а заканчиваешь внутри. Сродни листу Мебиуса…
Вадим насторожился, различив невдалеке новое сознание — не такое мощное и пугающее, как у последнего посетителя, однако развитием не уступавшее броненосцу. Столь же свирепое, алчущее, разбросавшее по сторонам мысленные щупы в поисках поживы, но еще более властное, гипнотизирующее животной мощью. Само сознание зверя было наглухо прикрыто броней из жизне-силы и сквозь нее излучало одну угрозу. А наружу торчали те самые щупы, похожие на щупальца, и методично обшаривали один клочок леса за другим, перемещаясь вместе с чудищем. Господи, еще один телепат, к тому же внушатель!
Торопясь, Вадим из мысле-облака соорудил такое же подобие спрута, уплотнив периферию до непрозрачной оболочки, по первому впечатлению вполне сошедшей бы за броню, а сквозь оставленные оконца выдавил в стороны похожие щупальца, словно и сам был не прочь поохотиться, — мимикрия, спасительная мимикрия!.. Предыдущего гостя подобная маскировка, наверно, позабавила бы, но «спрут» не выглядел столь проницательным. И если он не будет слишком настойчив…
Затем Вадим выглянул в иллюминатор, уже представляя, где искать, и содрогнулся: это на самом деле оказался спрут! Чудовищный, громадный, похожий на дюжину анаконд, обросших густой шерстью и сращенных головами внутри бесформенного кожистого мешка. Переставляя одно щупальце за другим, спрут перемещался по обрыву с пугающей легкостью, как будто силы в нем хватило бы и на слона (конечно, если тому вздумается здесь попастись).
Безусловно, это был лишь зверь — одно из многих странных чудищ, в последние годы заполонивших губернию. Однако Вадим ощущал в нем кое-что и сверх животной сути: не разум и не душу, нет, а некую подсказку к уяснению нынешней ситуации. Как будто именно этот урод послужил образцом для некоторых крепостных структур. Кстати, щупалец у спрута двенадцать — странное совпадение. Не от него ли произошли эти дюжины, и не по милости ли спрута такое число стало заветным при построении пирамид, и не случайно ли добавление: «чертова»?
Разумеется, спрут не обошел бэтрик вниманием: сначала ткнулся в сознание Вадима мысле- щупом, точно пробуя противника на прочность, затем подкрепил впечатление настоящим щупальцем, слегка покачав тяжелую машину на амортизаторах. И… поплюхал себе дальше, решив, видно, не связываться со странным зверем, изнутри выглядящим совсем не так, как снаружи. Кажется, под защитной
