на шабаш ее, видимо, не случайно — Люси ничего не делает просто так, хотя сейчас выглядит забывшей обо всем. Скорее это входит в курс терапии, предписанный маленькой страдалице.
Может, этого и не хватало Уле: ощущения своей прелести? Или она нарочно ходила золушкой, чтобы видеть людей не с лучшей стороны? Правда, некоторые даже фею охотно изваляли бы в грязи. А то и кровь бы пустили, доказывая себе, что она смертна. Наверно, Несторов тринадцать лет назад так и поступил… то есть до большой крови вряд ли дошло, слишком он осторожен. А высшего суда многие ли опасаются?
— Не ожидал? — со странной улыбкой спросила Уля, присаживаясь рядом со Светланом. — Я тоже.
— Чего именно?
Больше остального он не ожидал от нее такого превращения, но имелось в виду, похоже, иное.
— Встретиться с тобой тут. Ты ж не летаешь?
— Интересное кино, — хмыкнул Светлан. — А как бы я тогда поспел угробить две машины на радость твоему котенку?
— А-а, — протянула девочка.
Как и все на поляне, хмельные без вина, она была взбудоражена, но проявлялось это у Ули не как у других. В глубине буря, на поверхности штиль — все навыворот. Уж лучше б неистовствовала, выплескивая излишки в танце. Прочие-то способы для нее преждевременны.
— Если хочешь знать, ты красивая, — произнес Светлан. — А если не хочешь, — он усмехнулся, — это ничего не изменит.
— Да что мне в той красоте!..
— Очень многое, поверь. Пройдет пара лет, и сама поймешь. Красота — это дар, и кто владеет им, отвечает перед Создателем, как за талант. Слишком многие растратили ее на ерунду — за что и были наказаны.
— Еще расскажи про Бога, ага! — вспыхнула Уля и вдруг застыла, прикусив губу, словно от боли. Переждав приступ, продолжила: — Буду делать что хочу. А решать за себя никому не дам.
— На-а здоровье!.. Лишь бы сама не решала за других.
— Почему?
— Тогда сделаешься похожей на таких… вершителей. А ведь ты не любишь их, верно?
— Я никого не люблю, — пробурчала девочка, однако задумалась.
— Кроме Кроша?
— С ним другое, — ответила она нехотя. — Он — часть меня.
— А себя ты любишь?
— Н-не… знаю.
У нее хватало соображения — либо интуиции — не лгать. И сил тоже. Рано или поздно, но ложь убивает талант, а его Уля ценила в себе.
— Ты одаренная, умная, красивая… сильная, — перечислил Светлан. — Чего тебе не хватает для любви? Или считаешь себя несчастливой?
Девочка улыбнулась, как оскалилась, и странно было видеть эту гримасу на лице сказочного создания. Вот прежней замарашке такая мина подошла бы.
— Я сильная, — согласилась она. — Даже сильней удачи. И сама строю свою судьбу.
— Только свою? — спросил Светлан негромко. — Милая, это опасный путь!
Уля промолчала, оцепенело уставясь в костер. Хоровод на поляне уже кружил в несколько ярусов, словно бы сияющие чистотой девы избегали земной скверны. А вместе с ними порхали фантомы — зрелище, что называется, феерическое.
— Они тоже красивые, — снова заговорила девочка, кивая на летуний. — И способные, и сильные… А что станет с ними, когда состарятся?
— Ведьмы не стареют, куколка, — сказал он. — А если стареют, это уже не ведьмы, но несчастные старухи — чаще всего неряшливые, выжившие из ума, бормочущие заклинания, от которых больше никакого прока, бессмысленно исполнявшие прежние ритуалы. Впрочем, иногда они превращаются в колдуний, и тогда их жуткая старость растягивается на века.
— Пугаешь?
— Вот в чем я не замечен, это в запугивании детей. Но если не совладаешь со своим талантом, он либо уйдет, либо сломает тебя — третьего не дано. А выбор, конечно, за тобой… насколько хватит сил.
— И везения?
— Тоже вещица полезная, — признал Светлан. — Но не главная — тем более для тебя. Ведь ты сама хочешь ковать свое счастье?
— Любишь поучать, да? — укусила девочка. — Такой умный!..
— Может, я просто рассуждаю вслух? — ухмыльнулся он. — С чего ты взяла, будто это поучения? Ведь я ничего не навязываю, а выключить меня так же легко, как визор.
— И все равно, тебе нравится!
— У каждого свои недостатки, — наставительно произнес Светлан. — Но не у всех есть достоинства.
— А у тебя есть? Ну, ты сильный — правда… и смелый. Наверно, красивый. А способный?
— Как тебе сказать… Кой-чего и мы смогем, ежели натужимся. С кем, знаешь ли, поведешься…
Закрыв глаза, Светлан попробовал дотянуться до своей гостиной, и, как ни странно, это удалось ему без особых усилий. Все же некоторый прогресс имел место. Хотя и скопище ведьм рядом наверняка сыграло роль — эдакий филиал Кленово.
— Получи, — сказал он, раскрывая коробочку, составленную из пальцев.
На ладони лежала груша — крупная, желтая, мягкая. И без всяких скрытых дефектов, поскольку Светлан не сотворил ее, а просто перенес из другого места.
— Фокусник, — пробурчала Уля. — Подумаешь!..
Однако грушу приняла и вгрызлась в нее охотно, забрызгивая щеки соком. Похоже, Светлан угадал с выбором, да и чистить такой фрукт не надо. А к экзотике девочка вряд ли привыкла.
И тут в шабашное веселье (или все же бесшабашное?) вмешалось непредвиденное: «к нам приехали гусары». Точнее сказать, притопали. Да и не гусары вовсе, а звероватого вида мужики, похожие на сбежавших каторжан или одичалых первопроходцев, но больше всего — на браконьеров, затеявших ночную охоту на туров. Как и Светлан когда-то, они заплутали, наверное, в огромном лесу и устремились на отблески костра, музыку и девичий гвалт, разносившийся на многие километры. Но, в отличие от Светлана, не ограничились подглядыванием из-за кустов (ай-ай-ай), а решили поучаствовать в гулянке. Или же их подтолкнули к этому, почуяв задолго до того, как они разглядели что-то. Тотчас все ведьмы снизошли на землю, чтобы не смущать пришельцев, а самых вопиющих призраков убрали с глаз. Вместе с ними в воздухе растворились йети, наверняка не выносившие охотников. Да и многоцветный туман, клубящийся вокруг костра, не позволял увидеть лишнее.
Было незваных гостей четверо: двое дюжих юнцов, коренастый мужчина в летах, прятавший лицо за сивой бородой, и матерый верзила с угрюмыми глазами — судя по всему, вожак. Вокруг них словно бы кружил шаловливый смерч, пока без лишнего напора, исподволь избавляя от оружия и одежды.
Юнцы не противились вкрадчивому насилию. Глупо ухмыляясь, они пытались притянуть к себе обольстительные тела, выглядящие такими доступными, но те ускользали от их пальцев, точно видения. Добродушные от природы парни не ярились, лишь распалялись пуще. Если они убивали зверье, то по недоумию, а не из злобы, — хотя животинам от этого не легче.
Пожилой тоже не проявлял агрессии, но некий минимум на себе все ж отстоял, своим упрямством пересилив настойчивость ведьм. Потом тишком отступил к краю поляны, ошарашенно озираясь, и вроде как спрятался меж ветвей. Однако сбегать не стал, словно его тут держало что-то — возможно, и шмотки.
Вожак был сумрачен и насторожен, а в свой слонобой вцепился намертво, точно в стержень, на коем держалась его натура. Отпихивая девичьи руки, он пятился, пока не уперся спиной в дерево. И здесь его оставили в покое, давая время обвыкнуться. Хотя на такое ему потребовался бы не один год. Как видно,
