— Ну, все, харэ, — Савелий Софроньевич поднялся во весь рост и выставил перед собой ладони, — чего раздухарились?
— Брэк, брэк, морячки! — поддакнул Петруня. — Так недолго и в деревянные бушлаты застегнуться!
— Анечка, — уже в голос зарыдала Аделаида Тихомировна, — что с тобой? Я тебя таким не видела!
— А ну вас! — махнул рукой Анисим Иванович и тоже подался к выходу.
«Вот и поговорили, — устало подумал Борис Глебович, — вот тебе и по сто граммов». Кто-то напомнил про ужин, и все потянулись на улицу. Среди прочих Борис Глебович заметил Наума и удивился: неужели и он все это видел? и каково ему?
За ужином Борис Глебович совсем не чувствовал вкуса пищи, он и вовсе позабыл, что ел, как только вышел из столовой. На душе было паскудно, да и сердце безпрерывно ныло. И что сегодня за день? Что это на всех нашло? Зачем? Почему? Анисим всех долбал без разбора… «Бес раздора, бес раздора…» — эхом отозвалось в голове на последнюю его мысль. «Кто это шепчет? Что ты мне вечно подсказываешь?» — Борис Глебович проговорил это вслух, и оказавшаяся рядом Аделаида Тихомировна тут же спросила:
— О чем вы? Это вы мне сказали?
— Нет, сам с собой, — Борис Глебович взглянул в ее заплаканные глаза. — Размышляю: что это за бес раздора нас сегодня посетил? Всех перессорил чуть не до драки!
— Вот и я про то, — всхлипнула Аделаида Тихомировна, — все тихо-мирно было, и вдруг такое! Не понимаю!
— А что тут понимать? — вздохнул Борис Глебович. — Бес раздора! Ну, ничего, переживем. И вы помиритесь обязательно. Я поговорю с Анисимом.
— Спасибо, — Аделаида Тихомировна легонько тронула его за плечо, — я вам очень благодарна за все.
— Ну, что вы! Пустое.
Вечером он прогуливался вдоль сада и опять случайно встретил Наума. А может быть, и не случайно? Может быть, искал его? А может быть, тот его искал? И нашел? Он не успел определиться с ответом: расстояние, их разделяющее, сократилось, и они буквально уперлись друг в друга.
— Привет, вот еще раз увиделись, — кивнул Борис Глебович и почувствовал себя по-идиотски глупо.
Наум улыбался, молчал и смотрел вроде бы в лицо, но не в глаза, а куда-то на его подбородок или кончик носа. Впрочем, прямо в глаза собеседника Наум почти никогда и не глядел: то ли стеснялся, то ли боялся увидеть там что-то для себя неприятное, нежелательное.
— Ну, и как тебе все произошедшее? — спросил Борис Глебович. — Что думаешь?
— А ты? — тихо отозвался Наум. — Он тебе объяснил?
— Кто?
— Твой Ангел.
— Ты опять? — хотел, было, возмутиться Борис Глебович, но вместо этого сказал: — Да не знаю я ничего про твоего Ангела. Ты бы рассказал, что ли? Ты говорил, он безпечальный? Почему? Ведь он плачет? Ты так говорил.
— Сострадая нам, они могут плакать, но это не есть собственно печаль, ибо они, Ангелы, пребывают в любви Божией и никогда не падают духом.
— Ты прямо профессор, — присвистнул Борис Глебович, — кто бы мог подумать? Скажи я кому — ни в жизнь не поверят.
— А ты не говори. Они видят меня, каким хотят видеть. Это их выбор.
— Инкогнито из Петербурга! — улыбнулся Борис Глебович. — Или откуда? Ну, ладно, рассказывай дальше.
— Дальше не буду. В деревню сходи, к Антону Свиридовичу Книгочееву. Он тебе книжку даст, из нее все и узнаешь.
— Да нужна мне эта книжка! — отмахнулся Борис Глебович. — Ты сам кратенько расскажи — и все.
— Нет, — Наум покачал головой, — тебе надо обязательно сходить. Дом его в центре деревни стоит, на воротах буквы славянские написаны: аз, буки, веди… Найдешь без труда.
— Да не пойду я никуда! — Борис Глебович резко тряхнул головой. — Ты ведь знаешь — скажи, что такое происходит?
