ничего не захватят. Не позволит Коприев. Ну, а ты стрелки не переводи. Колись, что у тебя за проблемы со здоровьем?
— Да нет у меня проблем. Мне вот тут Наум давеча рассказывал…
— Ну, что мог сказать тебе Наум? — оборвал Анисим Иванович. — Не морочь голову!
— А ты знаешь, — Борис Глебович приостановился: — вопрос даже не в том, что он мне говорил…
— В чем же?
— В том, что он мог бы сказать тебе. Да и всем остальным. Что-то очень важное.
— Нет, ты точно нездоров, тебе надо к серьезному врачу. Обмозгуем это дело…
Дальше разговор не клеился, они молча дошли до Сената, где в дверях застыла Аделаида Тихомировна. Борис Глебович потихоньку свернул в сторону и, удаляясь, услышал, как за спиной его загудел нежным баритоном Анисим Иванович, и в унисон ему раненой птицей вскрикнула Аделаида Тихомировна… А он, ускорив шаг, опять вышел на центральную аллею и далее — по дороге через поле к деревне…
Дом Антона Книгочеева он действительно нашел без труда. Можно ли было спутать с чем-то иным эти расписанные буквами ворота? «Аз, буки, веди…» Ох уж эти сельские оригиналы с их потугами превзойти и доказать! Борис Глебович улыбнулся и толкнул калитку. Дом был немаленьким: фасад в четыре окна, с правой его стороны — невысокое, крытое ветхим навесом крыльцо, к которому от ворот вела вымощенная известняковым камнем дорожка. Борис Глебович поднялся по ступенькам, постучал и, не дождавшись ответа, ступил в темные сени, нащупал входную дверь и вошел в дом. То, что он увидел, его несколько озадачило. Ему показалось, что он попал в лабиринт: узкий коридор между штабелями и пирамидами из книг разветвлялся на щелевидные проходы, в которые дородному человеку едва ли было бы возможно протиснуться. Стены из книг подпирались рейками, брусками и натянутыми между полом и потолком веревками. Борис Глебович ощутил нестерпимое свербение в носу от странной смеси запахов пыли, клея, еще чего-то едкого (скипидара или нашатыря?) и чихнул.
— Здесь есть кто-нибудь? Хозяин! — ему показалось, что откуда-то из глубины книжных штабелей глухо ответило эхо. — Эй, хозяин! — переспросил он и шагнул наугад, едва не опрокинув груду толстых фолиантов.
Опять ответило эхо. Борис Глебович сделал еще несколько шагов, книжные бастионы раздвинулись, и он оказался у круглой печки-голландки, наверное, во избежание пожара окруженной свободным пространством радиусом метра в полтора. Проходы отсюда расходились лучами, и в конце одного из них Борис Глебович заметил ярко освещенный край письменного стола. «Ну, наконец-то!» — вздохнул он и шагнул в направлении света.
Он еще не увидел хозяина, но уже услышал его голос, глухой и неразборчивый и от того, верно, показавшийся ранее эхом.
— Будьте здоровы, — сказал голос.
— Спасибо и здравствуйте, — Борис Глебович сделал последний шаг и оказался лицом к лицу с хозяином всех этих книжных богатств Книгочеевым, по грудь обложенным книгами и журналами.
Антон Свиридович взглянул на него и кивнул на пустой стул подле стола:
— Присаживайтесь.
Глаза Книгочеева, увеличенные толстыми линзами огромных очков, выдвигались за пределы лица, и оттого он казался марсианином, изучающим премудрость человеческих наук. И лишь вполне земные редкие русые кудряшки на черепе и подбородке напоминали о его местном происхождении. Последние делали его похожим на ученого барашка, упрямо толкающего не нужный более никому груз знаний. Антону Свиридовичу было лет пятьдесят или семьдесят, а может быть, сорок — он относился к тому разряду людей, чей возраст (если не заглядывать в паспорт) невозможно измерить никакой линейкой. Борис Глебович решил для себя на всякий случай считать его старшим по возрасту. А тот, собственно, с самого начала и повел себя соответствующим этому образом.
— Вы знаете, голубчик, — назидательно спросил он Бориса Глебовича, — что двадцать третьего августа тысяча шестьсот двадцать второго года пообещал розенкрейцерам явившийся им князь преисподней? Знаете? Так вот, им было обещано, что они смогут переноситься по своему желанию, куда им заблагорассудится, всегда иметь кошельки, полные денег, и обитать в любой стране так, чтобы их нельзя было отличить от местных жителей. И еще им было обещано, что они будут наделены даром красноречия, дабы привлекать к себе всех человеков, снискивать восхищение ученых мужей, вызывать всеобщее любопытство и казаться более мудрыми, чем древние пророки. Впечатляет?
— Что? — удивился Борис Глебович. — Да я, вообще-то, по другому поводу…
— Какие могут быть поводы? — отрезал Антон Свиридович. — Эти наши сегодняшние розенкрейцеры и иже с ними — они ведь до сих пор обладают всем вышеперечисленным, и мы не можем отличить их
