Павсикакий, и Антон Свиридович с ним. Просили всех собраться в залу.
— Куда? — хором переспросили профессор и Борис Глебович.
— Ну, это, — Петруня наморщил лоб, — где вы живете — в главную комнату.
— Наконец-то пришел, — перевел дух Борис Глебович и обернулся к профессору: — То, что священники существуют, вы, надеюсь, не станете отрицать?
— Ну, их-то, положим, можно видеть и даже обонять, — буркнул профессор и вслед за Борисом Глебовичем и Петруней пошел в сторону Сената.
На ходу Борис Глебович, не желая того, каким-то насильственным над собой образом пытался рисовать образ отца Павсикакия. Виделся он ему громадным и чернобородым, с тяжелым, пронзительным взглядом и громоподобным, как иерихонские трубы, голосом. «Покайся, Влас!» — слышалось ему его устрашающее слово… И сам он, отец Павсикакий, жутким огненным взором попалял его из лохматившегося и пузырящегося грязных тонов облака… Борис Глебович ощутил недостаток воздуха и схватился за сердце. В смятении чувств он не заметил гостей, не услышал даже, как поздоровался с ними профессор. И лишь когда его окликнули по имени, он разом вернулся к действительности и увидел себя у самых дверей Сената.
— Здравствуйте, милейший Борис Глебович! Изволили вы прочитать книжку? — Антон Свиридович Книгочеев собственной персоной кланялся и протягивал навстречу маленькую ладошку.
— Да-да, — рассеянно кивнул Борис Глебович.
Мимоходом взглянув в глаза Книгочеева и мгновенной мыслью отметив, что похожи они на темно-зеленые изумрудики, он тут же перевел взгляд на стоящего рядом отца Павсикакия… И облегченно вздохнул, не обнаружив в том ни чернобородой громадности, ни тяжелой пронзительности взгляда. И слава Богу! Отец Павсикакий походил на многих знакомых ему людей, обыкновенных, ничем этаким не выделяющихся. Был он среднего роста, крепкого телосложения, лет шестидесяти. Лоб имел высокий, кожу лица гладкую, воскового оттенка. Брови его, густые до мохнатости, двигались, словно живые, придавая лицу его какую-то особенную простоту и непосредственность. Волосы, седые, но еще густые и свежие, стянуты были на затылке в хвост и спрятаны под подрясник, а борода белесыми волнистыми струями падала на грудь и касалась старинного вида медного, с распятием, креста, каковые городские пастыри давно уже не носят. Серо-голубые его глаза, по большей части прищуренные, смотрели внимательно и глубоко и часто вспыхивали веселыми, озорными даже искорками…
Борис Глебович внутренне расправился и задышал полной грудью. Мгновения эти, пока впитывал он в себя черты и приметы отца Павсикакия, принесли ему успокоение и радость: такое бывает, когда ожидания оправдываются и надежды исполняются.
— Благословите их, отче, — попросил Антон Свиридович, — они ведь сами, поди, не попросят.
— Бог благословит, — отец Павсикакий шутливо махнул рукой, — а когда сами попросят, тогда и я благословлю. А что же, это помещение барачного типа и есть тот самый Сенат?
— Так точно, — кивнул марсианскими очками Антон Свиридович, — пойдемте, конклав почтенных ждет.
А мужская часть Сената уж превратилась в лекционный зал: у входа стояли два стула, перед ними — тумбочка с наполненным водой графином, кровати были сдвинуты на манер зрительских рядов. «Сколько же раз за последнее время мы тут всё передвигали и переставляли с ног на голову?» — попытался припомнить Борис Глебович, но тут же вынужден был активно включиться в происходящее. Книгочеев, по неизвестной причине не соизволив представить батюшку, подхватил под руку Анисима Ивановича и утащил его в угол к окну. Возникла неловкая пауза: все смотрели на отца Павсикакия, а тот лишь смущенно улыбался и молчал.
— Это священник местной церкви, — отрекомендовал его Борис Глебович, — зовут его отец Павсикакий, прошу любить и жаловать.
— Вот и дождались! — перебивая возникший шум, воскликнул Мокий Аксенович. — Мы уж вас каждый день ждали, все глаза проглядели.
— С чего ж это вы меня ждали? — удивленно двинул бровями отец Павсикакий. — Да я, собственно, и не за морем живу. Коли был нужен, так давно бы нашли.
— Это Наум, — шепнул на ухо священнику Борис Глебович, — это он постоянно вас припоминал.
— Наум? — отец Павсикакий обвел взглядом присутствующих. — Где же ты, дорогуша мой?
Наум тут же выскользнул откуда-то из задних рядов, низко поклонился и сложил перед священником руки ковшичком.
— Здравствуй, роднушечка! — отец Павсикакий сгреб его в объятья. — С неделю не был у меня! Я уж соскучился. Вы уж простите, люди добрые, — отец Павсикакий виновато склонил голову, — я прежде
