кто постарался? Бегал, деда какого-то искал, доложить хотел, что они есть. А кто они? И какого такого деда? Ничего толком объяснить не смог, так в психушку и уехал.
Что-то шевельнулось внутри Алексея, но тут же заглохло. Нет, не вспомнил-таки ничего, попрощался со сторожем Николаем и пошел восвояси.
* * *
На следующий день Алексей перебрался в часовенку. Земляной пол он застелил ветхими одежками, которые позаимствовал в ближайшем подвальном лежбище бомжей, а дверной проем прикрыл большим листом картона. Потом вздохнул, переведя дух. На душе было спокойно: ровные сейчас мысли не скакали и не бились, как прежде, а текли подобно гладкой реке; под этой толщей воды скрылась злополучная хандра, и вожделенная тишина заполнила и внутреннее, и внешнее пространство. Лишь воронье суетилось в кронах вековых деревьев и иногда, испугавшись чего-то, с грохотом выстреливало в небо тысячью черных крыл. Но этот шум был естественен и органичен, он не лишал равновесия, как и вечный шепот листвы, и ревматическое поскрипывание в старых стволах и сучьях, как и налетающие иногда могучие порывы ветра, срывающие и несущие, покуда хватает сил, целые облака ослабевших желтых листьев, и разбрасывающие их потом пестрым дождем на мощеные дорожки и могильные холмы...
А вечером подошел сторож Георгий. Был он немного философом, от того, наверное, что долго пребывал в сущем звании кладбищенского стража и окончательно утвердился в понимании суетности и преходящести всего, что находилось за оградой, где, по его мнению, все вещи замешаны на воздухе и потому вечно колеблются и, чуть что, безследно исчезают.
Они присели на скамеечку у входа в храм.
— Вот читаю на досуге, — указал Георгий на книгу, которую принес с собой. — Знаете ли, занимательно.
— О чем это? — полюбопытствовал Алексей.
— Это о грядущих судьбах России и мира. Есть масса очень интересных предсказаний, многие, кстати, сбылись. Есть тут про одного святого, Нила Мироточивого. Примерно пятьсот лет назад этот великий подвижник жил на Афоне. Своими подвигами, как сказано о нем, он превзошел многих древних подвижников. Имя преподобного Нила еще более стало известно после его явления из загробного мира в начале девятнадцатого века одному святогорцу — монаху Феофану. Он сделал много предсказаний о будущем времени. А вот что он говорил о людях и нравах последних времен, — полистав, Георгий нашел нужное место и прочел: — “Какое сделается тогда хищение? Какое мужестрастие, прелюбодейство, кровосмешение, распутство будет тогда? До какого упадка снизойдут тогда, люди, до какого растления блудом? Тогда будет смущение великим любопрением (пристрастием к спорам), будут непрестанно препираться и не обрящут ни начала, ни конца... И будет брат иметь сестру, как жену, мать иметь сына, как мужа, будет умерщвлять сын отца и прелюбодействовать с матерью, и иные тьмы зол войдут в обычай. Поскольку же станут к людям прививаться злые дела, постольку будут находить на них бедствия... Люди же, чем больше будут на них находить бедствия, тем больше будут возделывать зла, вместо того, чтобы каяться, будут озлобляться на Бога. Злодеяния же, которые будут творить люди, превзойдут злодеяния современных потопу людей. У всех будет разговор только о зле, намерения только злые, соизволение злое, сотоварищество только назло, деяния у всех только злые, всеобщее злое хищение, всеобщее злое притеснение, всеобщее злое обособление; всеобщее злое разъединение. При всем этом будут думать, что и делатель зла спасается... Поскольку будет умножаться корыстолюбие, постольку будут умножаться и бедствия в мире”.
— Действительно, это про наше время, — согласился Алексей, — я-то повидал всякого срама. Нет, правда — нет твари хуже человека.
— Если не верит, отрицается Бога, то да. А так — человек превыше всякой твари, потому как образ Божий. Святитель Григорий Палама утверждает, что человеческое достоинство выше ангельского. Удивительно просто: такая вышина человек и так низко может опуститься — прямо в дрожь бросает.
— Ну да, вот как я, например, — стукнул себя по колену Алексей.
— Да нет, это ведь больше внутреннее падение, внешне человек может выглядеть вполне пристойно. Но, скажу вам, по смерти многие тайны открываются. Нераскаянные покойники, как их ни штукатурят в морге, чернеют, распухают и смердят, а праведные — белые, как живые совсем. Не всегда, конечно, так, но по большей части.
— Вам виднее, но нашли мы как-то в одном заброшенном подвале покойника-бомжа. Долго он пролежал, но не разложился, а высох как мумия и никакого смрада.
— Я и говорю, что по разному бывает. Может быть, этот бедолага страдал много и добрые дела какие-нибудь имел, может, внутренне каялся в своих грехах. Это все, конечно, тайна, нам не следует на это полагаться. Лучше, пока есть время, начинать жить по христиански.
— Тяжко это,
