помощь! – призналась она, трогательно всхлипывая в телефонную трубку. – Ах, я совершенно растеряна! Полина – эта невозможная девчонка, отказалась меня понять. Я буду только рада, если вы приедете ко мне.
– Так мы едем!
– И чем скорей, тем лучше, – заверила мать Геры.
Звали ее Елизаветой Петровной. И от своей знаменитой тезки она унаследовала лишь склонность лениться, любовь ко всякого рода потехам и развлечениям, а также умение привлекать к себе мужские сердца и руки, способные провернуть за нее всю трудную работу. А что? Стоило только вспомнить, как дочь Петра и бывшая принцесса взошла в свое время на престол. Да ее буквально посадили туда обожавшие ее солдаты Преображенского полка. Тоже, кстати говоря, весьма неоднозначная ситуация для юной принцессы.
Этой Елизавете Петровне до размаха ее тезки было далеко. Но и она старалась по мере своих скромных сил и возможностей. Едва подруги перешагнули порог ее небольшой квартирки, как сразу же поняли: любезность хозяйки была вызвана одной единственной причиной. Ей позарез была нужна помощь с устройством поминального стола.
– Завтра мы хороним моего Герочку, поминки предстоит организовать и все такое прочее, – всхлипывала женщина в белый кружевной платочек, сидя в углу кухни на удобном мягком кресле и при этом даже не делая попытки к этим самым поминкам подготовиться. – А я совсем без сил! Прямо и не знаю, за что взяться сначала!
Но насколько могли видеть подруги, браться она ни за что еще и не пыталась. Овощи для салатов лежали в раковине. Их даже еще и не помыли. И самое главное, никаких продуктов в холодильнике не было.
– Ах, в магазин пошел Леонтий Владимирович, – прощебетала дама. – Он такой благородный человек! Единственный, кто понял, как мне тяжело!
– Елизавета Петровна, а где же ваша дочь? У вас ведь есть дочь?
– Сестра Геры, – уточнила Инна. – Почему она не пришла вам помочь?
– Ах, Людочка не родная сестра Гере! Они от разных отцов.
– Но ведь она могла бы войти в ваше положение.
– У Людочки занятия в институте! Ее нельзя отрывать! Нет, нет, я должна сама.
И притвора сделала вид, что пытается подняться из кресла. Круглое упитанное тело вроде бы приняло вертикальное положение. Но только на мгновение. Тут же ноги у Елизаветы Петровны подкосились, и она со стоном упала назад, театральным жестом обмахиваясь своим платочком.
– Я так ослабела за эти дни, – принялась она жаловаться подругам, наблюдающим этот спектакль с видимым интересом. – Так ослабела! Мне кажется, что я сама не выдержу посланного мне испытания и умру!
При этом цвету лица Елизаветы Петровны позавидовала бы и Мисс Вселенная. Под глазами не было и намека на синяки, а ее показная слабость имела целью производить впечатление жуткого страдания на окружающих. Вызывать в них сочувствие и желание немедленно кинуться на помощь бедной матери.
Подруги переглянулись. Было ясно, что просто так эта особа ничего им не расскажет. Что же, им не привыкать к работе. Могут и помочь дамочке. Разумеется, при том условии, что пока они трудятся, она будет рассказывать им о своем сыне.
– Мы пока помоем и поставим отвариваться овощи, – сказала Мариша.
– И разморозим мясо, – добавила Инна, обнаружившая в морозилке порядочный кусок окорока. – Получится отличное жаркое.
– Да, да, – шептала женщина, бодро закуривая сигаретку.
Подруги насторожились. Но нет, дамочка курила хоть и облегченные сигареты, но всего лишь «Винстон». Похоже, в доме с деньгами и в самом деле было не густо. Обстановка кухни намекала именно на это. Так что наследство Герасима должно было прийтись особенно кстати.
– Мы знаем, что у вас с сыном были непростые отношения, – сказала Мариша, чтобы начать разговор. – Должно быть, в детстве он вас не радовал?
– Хулиганил? Двойки приносил? Вы его ругали, оттуда и неприязнь?
– Нет, – совершенно спокойно отозвалась Елизавета Петровна. – В детстве на Геру мне ни разу не жаловались.
– В школе?
Елизавета Петровна выдохнула струйку дыма. Кажется, она размышляла. Какая роль более привлекательна? Надрывающейся в трудах матери двоих детей? Или более трагичная – роль матери только что обретшей сына и вновь потерявшей его? Елизавета Петровна выбрала второе.
– Признаюсь вам честно, я не воспитывала Геру, – сказала она.
– Да? – сделали удивленные лица подруги.
Не одна мать Герасима умела мастерски притворяться.
– Понимаете ли, я была в таком положении, что вынуждена была отречься от сына.
Это уже было интересно.
– Так-таки и отречься? Совсем отказаться? – уточнила Мариша.
– Да, целиком и полностью. Тот человек, за которым я в то время была замужем, не понял бы появления в семье внебрачного ребенка. Ах, он был такой деспот! Из-за него я вынуждена была расстаться с родным малюткой! Подбросить его к порогу приюта! А что мне было делать? Я вынуждена была скрывать. Иначе он бы меня убил! И дитя тоже!
– Ваш муж не понял, что вы родили ребенка? – удивилась Инна.
– А он что не видел, что вы... простите, беременны?
– Нет, он был капитаном дальнего плаванья. А в тот раз рейс затянулся. Я рассчитывала, что он вернется уже через два месяца. А он вернулся только через десять месяцев!
– Другими словами, ребенка вы родили от другого мужчины. И не было никаких шансов, чтобы выдать его за родного?
– Никаких! К тому же Герасим родился беленьким, в своего отца по крови.
– Беленьким? – с сомнением в голосе произнесла Мариша. – В каком смысле?
– Волосы у него были совсем белые. А мой муж был брюнет. Да и у меня волосы темные.
Сейчас волосы дамочки полыхали всеми оттенками багрянца. Но подруги охотно ей поверили. Их больше интересовал цвет волос ее сына. Почему она говорит, что Гера был светленьким? Они его видели. Не был он светленьким.
– Вы уверены, что ваш сын был блондином?
– Конечно!
– Но мы его видели и...
– Гера любил выглядеть броско. И постоянно производил над своей головой настоящие эксперименты. В последнее время он делал себе на волосах цветное мелирование. Кажется, это так называется.
Вот как! Ну, конечно. Когда подруги познакомились с Герой, его прическа выглядела тоже в высшей степени оригинально. Темные у корней волосы все светлели и светлели и на концах были светло-серебристыми, подобно меху черно-бурого лиса.
– Я уже устала считать, сколько денег он выбросил на эту свою дурь! А ведь мог бы потратить их на меня – свою мать. Или помочь сестре.
– А кто был настоящим отцом Герасима? Почему он не пожелал взять вас к себе?
– Он не пожелал? Еще как бы пожелал! Да только кто бы ему это предложил?
– А почему нет?
Елизавета Петровна выглядела возмущенной.
– Но что он мог дать мне и сыну? Он был бедным студентом с литовскими корнями. Жил на стипендию. И даже таких родителей, которые бы помогли ему впоследствии устроиться в жизни, не имел. Так что мне было делать? Я вынуждена была оставить ребенка на воспитание государству. Ему там было лучше!
Конечно! Если так рассуждать, то любому ребенку уж точно в детском доме лучше, чем в семье с проблемами. И Елизавета Петровна поступила так, как сочла нужным. Обеспечила себе безбедное существование с доверчивым капитаном дальнего плаванья, наверняка имевшим заработок побольше, чем у бедного прибалтийского студента.
– А настоящий отец Герасима? Как он отреагировал на ваше решение?
– Он не знал.
– Вы не поставили его в известность, что ждете от него ребенка?
– К чему? – пожала плечами женщина. – Он бы захотел на мне жениться. А мне это было совсем не нужно!
Вот так, сначала завела ребенка, потом избавилась от него, а теперь считает, что сын был ей чем-то обязан.
– И когда вы признались Герасиму, что вы его мать?
– Вы его искали?
Елизавета Петровна подбоченилась.
– Это он сам меня нашел! Сказал, что для этого ему пришлось подкупить какую-то старушку – работницу архива того детского дома, где он воспитывался. Потом врачей в роддоме. Одним словом, проделал большую поисковую работу и потратил много денег. Но он ничуть не жалеет. Ради удовольствия взглянуть на меня он бы потратил и не такую сумму.
Подруги молчали. Отчасти они понимали Герасима. Но трудно себе представить, что он почувствовал, когда понял, что поступок его матери, предавшей его, был продиктован лишь эгоизмом.
– Самое странное, что хотя я в глубине души никогда не отказывалась от сына, но по документам он проходил как отказной ребенок – круглый сирота. Без отца и матери.
– Но разве вы не подписывали соответствующих бумаг в роддоме?
– Ну да. Кажется, подписывала. Но разве так важна какая-то бумажка? Важно то, что у человека вот тут!
И Елизавета Петровна положила руку себе на грудь, где у нее предположительно находилось сердце. Интересно, эта дамочка сама верила в тот бред, который несла? Или просто обладала даром убеждать саму себя в том, что поступила совершенно правильно?
– Но разве на отказ от ребенка не требовалось согласие вашего официального мужа?
– Я рожала не в городе, – призналась Елизавета Петровна.
– А где?
– В маленькой больнице неподалеку от Пушкина. И завотделением там была моя хорошая подруга. Она и помогла мне. И пообещала, что будет молчать.
– Но слова своего не сдержала? Когда Гера пришел к ней, она проговорилась?
– Да, – вздохнула Елизавета Петровна. – Впрочем, возможно, так и лучше. И все равно я ей очень благодарна. Она обещала, что мой сын попадет в очень хороший детский дом, где пост директора занимает очень чуткий и внимательный педагог. И в этом она мне не солгала. Гера мне рассказывал, что этот
