Нет, недаром люди сторонятся Плаховых. Нечисто в их роду. И пары они себе под стать подбирают. Но если Любиму еще как-то можно было оправдать, ведь она ничего не помнила все эти годы, то какое оправдание у Виктора?
– И что? – едва слышно спросила Мариша. – Это вы финансировали эту историю с похищением вашего сына?
– Вовсе нет, – злобно буркнул Виктор. – Любима сама все сделала, избавив меня от хлопот. Но я вам объяснил, что поступил бы точно так же. Мы с ней обсуждали этот вопрос еще раньше, пока было неясно, будет наш ребенок здоров или нет. А когда стало ясно, что дальше будет только хуже, я сказал свое слово. И Любима меня полностью поддержала. Она увезла мальчика в Крым, сдала его в детский дом, но сама после этого, к сожалению, случайно попала в аварию. И лишилась памяти на долгие годы. Вот из-за потери любимой жены я искренне горевал. А ребенок... Да, в конце концов, о нем же позаботились!
Глава 15
– Вы как хотите, а я не верю, что он сказал нам правду, – произнесла Мариша, когда мы вылетели из дома Виктора, словно нам дали пинка под зад.
– Не веришь, что он знал о поступке Любимы? – уточнила я.
– Не верю, что он мог искренне любить свою жену и горевать из-за ее исчезновения! – сказала Мариша. – Это же не человек, это какой-то зверь! Да что я такое говорю! Зачем я бедных животных обижаю? Звери гораздо лучше к своим детям относятся. Он просто выродок и чудовище!
– И тем не менее хочу вас предупредить, что с этим чудовищем нам придется провести все предстоящие выходные, – печально сказала Катя.
– Что? – уставилась на нее Мариша. – С какой это стати? И никто меня не заставит.
– Но вы же не бросите меня тут одну! – взмолилась Катя. – Девчонки!
– Да с чего ты решила, что тебе еще когда-нибудь придется видеться с этим Виктором? – воскликнула Мариша. – Разве что в зале суда, где ты будешь давать против него показания.
– А в чем конкретно он виноват, ты уже знаешь? – оживилась я. – За что его можно засудить?
– Пока не знаю, но уверена, что у такого человека, который собственное дитя готов уничтожить, лишь бы не тратиться на содержание инвалида, наверняка найдется пара-тройка грехов, за которые ему можно впаять лет этак десять-пятнадцать. А то и все двадцать.
– Двадцать лет, – эхом откликнулась Катя. – Кстати, а вы не знаете, за что дают такие сроки? А, Мариш?
– Какая тебе-то разница? – воскликнула Мариша. – Ведь не тебе сидеть придется. И вообще, что ты там говорила о предстоящих выходных? Я не поняла. Почему это тебе придется провести их с Виктором?
– Сейчас объясню, – понурилась Катя. – Дело в том, что Прапор вбил себе в голову, что обязан застолбить этот проклятый дом Плаховых в деревне. И едет его сторожить на все выходные, пока Виктор не согласится подписать отказ от него.
– Он что, вообще ку-ку? – возмутилась я. – А если Виктор, или кто там будет Любкиным наследником объявлен, не согласится признать права Прапора? Он там оборону держать собирается? Котлы с кипятком и кипящую смолу на головы противнику выливать из стеклопакетов?
– Не знаю, – всхлипнула Катька. – Только добром это точно не кончится. Вы ведь видели, что за тип этот Виктор. От него можно ждать любой гадости. Точно вам говорю. Поэтому я поеду с Прапором. Одного же я не могу его оставить.
– И что ты хочешь от нас? Чтобы мы провели эти выходные с тобой? В обществе Прапора, мерзавца Виктора и его беспамятной жены?
– Почему же, будет еще и Женька, – робко произнесла Катя.
Увы, даже общество Женьки нас не смирило с мыслью о том, что придется провести еще несколько дней в обществе Виктора и его супруги. Но не могли же мы оставить Катьку в трудную для нее минуту.
– Ладно, – кивнула Мариша. – Только услуга за услугу. Пообещай нам, что уговоришь Прапора, чтобы он завез нас по дороге в краеведческий музей.
– Да как же я его уговорю? – растерялась Катя.
– Это уж ты сама реши, чем его соблазнить, – подмигнув левым глазом, ответила ей Мариша. – В таком деликатном деле мы с Дашей тебе не советчики.
– Ладно, – немного подумав, пообещала нам Катька. – Сделаю.
История стыдливо умалчивает, какие доводы той ночью приводила Прапору Катька, но на следующий день в краеведческий музей мы все же попали. Впрочем, нам там быстро объяснили, что дворянская усадьба Саниных особого интереса для музея не представляет, так как находится в очень плохом состоянии, попросту говоря, в руинах. И на ее восстановление денег у области нет и в обозримом будущем не предвидится.
– Поэтому информации у нас о ней практически никакой нет, – бодро сообщил нам сотрудник музея – вполне еще кондиционный старичок, которому Катька немножко построила глазки, воспользовавшись тем, что Прапор отлучился на бензоколонку.
– Как же так? – разочаровались мы. – Совсем никакой?
– Кое-что, разумеется, есть, – сжалился над нами старичок. – Например, у нас в запасниках музея имеется групповой портрет последних из рода Саниных. Им он, похоже, не понравился. И они подарили его тогдашнему краеведческому музею. И только благодаря этому дару портрет сохранился для потомков. Если бы он остался в имении, то, разумеется, сгорел бы вместе со всем прочим имуществом. Не хотите ли взглянуть на него?
Мы очень даже хотели. Старичок спустился с нами сначала в темный подвал, потом поводил нас по каким-то лабиринтам и в конце концов щелкнул выключателем, и мы оказались в удивительно сухом и просторном помещении, заставленном всяким музейным хламом. А смотритель подвел нас к стене, возле которой стояло множество полотен без рам. Перебрав некоторые из них, смотритель с трудом вытащил на свет божий довольно внушительное полотно. Имело оно какую-то художественную ценность или нет, сказать трудно. Но что-то в чертах лица и пропорциях заставило меня склоняться к мысли, что автор был мастером весьма посредственным.
Хотя, возможно, это была просто такая манера – вековой дуб, к которому прислонился мужчина, казался ему предметом жалким и не стоящим внимания по сравнению с хозяином имения, фигура которого заняла две трети полотна.
– Вот это Станислав Георгиевич Санин, – показав на величественного седого старика, произнес смотритель. – Последний мужчина из рода Саниных. После него остались только две дочери. Старшая – Елена – вышла замуж за своего соседа Арсения Ершова, и молодые стали жить в имении жены. Впрочем, они оба погибли во время пожара.
– А их дети?
– Детей у них не было, – пожал плечами смотритель. – Они погибли молодыми. Вообще, об этом пожаре в народе до сих пор бытует легенда. Основана она, видимо, на том, что Елена Санина была настолько привязана к родному гнезду, что после замужества наотрез отказалась переехать в имение к мужу, а продолжала жить в своей усадьбе. Муж очень любил жену и смирился с ее решением. И после той ужасной ночи, когда все Санины погибли в огне, Елена будто бы осталась в родном доме и до сих пор бродит возле усадьбы, проклиная потомков того негодяя, который устроил поджог и убил ее, мужа, старушку-мать и сестру Анюту.
– А эта Анюта не бродит? – осведомилась я. – Ведь сгорела-то именно она. Она больше страдала.
– Видите ли, тело Анюты Саниной так и не было найдено, – сказал смотритель. – И если останки ее родных похоронили на семейном кладбище, то Анюта как бы таинственно исчезла. Некоторое время власти искали девушку, но так и не нашли. Точно о ней ничего не известно.
– Да зачем же ее искали?! – воскликнула Катя. – Зачем нужна одинокая бедная девушка, потерявшая в один день и дом, и семью?
– Насчет того, что она была бедная, вы, пожалуй, попали пальцем в небо, – загадочно крякнув, отозвался смотритель. – Дело в том, что советской власти была нужна не сама девушка, а то золото, которое исчезло вместе с ней из усадьбы Саниных.
– Золото? – рассеянно переспросила Мариша, которая до сих пор была занята тем, что внимательно рассматривала портрет старика Санина. – А что там с золотом?
