колыхнувшейся занавеской мелькнуло женское лицо. Через секунду звякнула, открываясь, щеколда.
— Принимай гостей, Любослава, — весело сказал Волод, входя в горницу.
— Хоть и не ждала, но всегда рада, — тепло улыбнулась красивая статная женщина. Пока они усаживались за стол, хозяйка уже успела вздуть самовар, который, посапывая, тоненьким голоском завёл свою мелодию.
— Куда вам чай, — жалостно сказала Любослава, — вам бы поспать как следует, на вас лица уж нет. И девушку вон, загоняли совсем, злыдни, а не мужики. Ты из чьих будешь-то, славница?
— Славомиры дочка, — коротко ответил кнезич.
Хозяйка ахнула, прижав руки ко рту, глаза её наполнились слезами.
— Да как же это, а? — и вдруг порывисто обняла девчонку, крепко прижав к груди, — бедная ты моя.
— Вы знали матушку? — удивлённо подняла глаза растерянная её порывом Ласка. Впервые в её глазах Акела увидел какую-то детскую беззащитность. Хлебнула, видать, девчонка сладкого до слёз.
— Знала! — шмыгнула носом, смеясь сквозь слёзы, Любослава, — знала, конечно, коль с коленок её в детстве не слазила. Подружки они с моей матушкою были. Была бы матушка жива, уберегла бы её от этакой напасти. Да Доля, видать, такая, никуда не денешься.
— Любушка, — извиняющимся тоном сказал Волод, — не судьба нам поспать. Сыпани-ка нам в чай своей травки.
— Опять! — негодующе воскликнула хозяйка, — нельзя её часто пить, сколь разов я тебе говорила!
— Не шуми ты, заполоха, — улыбнулся кнезич, — дело такое, что важнее жизни.
— Что с тобой делать, неслух, — обречённо махнула рукой женщина и пошла куда-то вглубь дома.
— Жена? — шёпотом спросил Соловей.
— Она, Ладой данная, — улыбнулся Волод.
— Что на сей раз затеял, шалопут? — с улыбкой спросила Любослава.
— Не спрашивай пока, ладно?
Чай с травкой действительно оказался волшебным. Уже после первой чашки по жилам измученного тела разлилась удивительная бодрость. Сна в глазах как не бывало. Попрощавшись с хлебосольной хозяйкой, они направились по дороге к городу.
Малыша встретили возле ворот терема кнеза, он как раз возвращался откуда-то и с радостью приветствовал старых знакомых.
— Малыш, разговор есть.
— Пойдёмте в трактир. Я ещё не завтракал сегодня.
— Мы тоже не против, — согласился Волод.
Не в терем же переться, это понимали все.
Усевшись за стол, дружно принялись за еду, быстро принесённую девкой-подавальщицей. Ласка, не отставая от мужчин, наворачивала так, что, как говорится, 'за ушами пищало'.
— Молодец, — похвалил её Малыш, — если ты ещё и работаешь так же, цены тебе нет.
— Вот, кстати, дружище, мы к тебе как раз по этому поводу, — Акела посмотрел на товарища, — можешь её куда-нибудь в терем пристроить на работу? Ну, там, стирка, уборка…
Малыш замялся, глядя на поверхность стола. Понятно, и товарищам отказать неудобно и подставиться боится.
— Малыш. — Акела понизил голос, — я к тебе отношусь как к товарищу. И у костра вместе сиживали, и рубились рука об руку. Верь мне. Кнез Кужила — изменник, его уже ничто не спасёт. А тебя я по-любому уберегу и останешься на прежнем месте. Согласен?
— Да мне с ним детей не крестить, — начальник стражи осторожно глянул через плечо.
— Тогда слушай во всём эту девушку, как меня. Она тебя и предостережёт и убережёт, — Акела усмехнулся лукаво, — и не смотри на первый взгляд, у этой боярской дочки ума палата. Она меня, палёного волка, шутя повывела и ум за разум завела. Так что, слушай её — целее будешь.
— Да я что, я не против. Стряпухой-прачкой к страже пойдёшь? В обиду не дам, если кто лезть будет, только мне скажи. Предупрежу, что ты племяшка моя, годится?
— Мне она по правде сестрица двоюродная, — негромко сказал Волод — так что…
— Слушаю я вас, мужики, и дивлюсь вашему нахальству. Я словно дитё беззащитное, которому любой дурак походя юбку задрать может. Да со мной папаша мой бесценный не враз справиться мог. А уж кобелей его я двух навек покалечила, прочие сами отстали. Пошли уж, хватит болтать, времени у нас, почитай, и не осталось вовсе.
Малыш, отвернувшись так, чтобы Ласка не видела его лицо, скорчил мину, означающую что-то типа 'О, какие мы!', но к девушке повернул уже абсолютно серьёзное лицо.
— Пойдём, красавица, покажу тебе работу твою. Не беспокойтесь, други, я всё понял как надо. Можете на меня положиться. Эх, когда ни помирать, всё одно — день терять.
Неунывающий товарищ подмигнул, вставая из-за стола.
… Войдя в Леоновку, они лишний раз убедились, что человек предполагает, а Бог располагает. Выскочившая навстречу Милёна схватила его за плечи.
— Беда, Акела. Бран убит и Светлану украли!
— Откуда знаешь?
— Ставр голубка прислал с письмом, — и потянула на крыльцо.
— Что там? — коротко спросил Акела.
Они уже вошли в дом, Милёна протянула ему клочок бересты размером с карманную записную книжку. Он был густо исписан мелкими рунами.
— Прочти, я руны читать не умею.
Волод взял письмо и, повернув его к свету, начал читать:
'Судари мои, пишу вам с голубем почтовым последние известия, кои произошли на следующий день после вашего отъезда.
Бран, коего за живое задел наш разговор, домой вернувшись, видать по всему, потребовал отчёта у священника своего Орденского. Что разговор был ругательный, то мой человек у дверей точно слышал, а вот о чём говорили — не разобрал. Когда же прелат тот в коридор вышел, мой соглядатай в щёлку заглянул и увидал, что Великий Кнез Бран весь в крови лежит, голова у него совсем разбита, недолго он маялся.
Когда по моему настоянию розыск учинили, прелат уже сбежал, а с ним и кнезинка Светлана пропала. Опросив всех слуг, установил я, что этот отец Иоханн уехал в возке своём. Один постельничий видел, как он с кнезинкой Светланой из её покоев выходил и она за ним сильно торопилась. По всему судя, обманом он её выманил из покоев, а потом силой увёз в возке. Погоня за ним послана, но хитрость сего прелата известна. Однако, полагаю я, что направился он в скит к своему игумену Юлию. Поелику вы ближе и средство у вас побыстрее лошади, Сварогом заклинаю вас перехватить злодея и кнезинку освободить. Сообщаю также, что скит игумена Юлия Собор Русский разбойным гнездом объявил, а Кнезом Великим провозглашён кнезич Волод.
К сему боярин Ставр, глава Собора Русского'.
— Поздравляю тебя, Великий Кнез, — протянул руку Акела, — любушка, в какую сторону мужики рванули?
— Они верхами поехали по заброшенной дороге к скиту, — ответила Милёна.
Минут через сорок на лесной дороге промелькнула группа людей. Акела в волнении стукнул Соловья по спине.
— Викторыч, проскочили, назад!
— Чего назад?
— Наших проскочили, твою мать! Поворачивай!
Но самолёт уже заложил крутой вираж и, вынырнув из-за деревьев, почти плюхнулись рядом с потерянными друзьями. С первого взгляда стало понятно, что они и тут опоздали. Вид у всех был живописно-потрёпанный. Рука Берендея висела на груди в повязке. Голова Уррака была замотана, сквозь повязку сочилась кровь. Шатающегося гоблина поддерживал гном. Ого! Что ж это такое могло случиться,
